Я оцениваю его гнев и решаю прикинуться дурочкой. Сделав вид, что ничего не понимаю, я начинаю взбивать лежащие на кровати подушки.
– Да, – живо отвечаю я. – Это было чудесно. Мне не удалось побывать в библиотеке, но я видела множество других комнат, и Рэнхолд показался мне симпатичным. Вот только в замке, похоже, есть небольшая проблема со сквозняками, тебе не кажется? Полагаю, для оконных рам использовалась пористая древесина. Плохо продумано.
На лице Мидаса появляется изумление, пока я продолжаю возиться с подушками. Я излишне рьяно встряхиваю большие, а потом…
– Взбей эту для меня, ладно? – вырывается у меня, а потом я швыряю подушку в Мидаса.
Золотой атлас прилетает Мидасу в лицо, и раздается приятный стук. Конечно, поступок детский. Но он творит чудеса с моим моральным духом.
Когда Мидас отдирает подушку от лица и прижимает ее к боку, я уже расправляю одеяла. Краем глаза замечаю, как он сжимает руками подушку.
– Аурен.
Я смотрю на него.
– Да?
– Клетка…
Я тотчас выпрямляюсь, все иллюзии моего притворного оживления исчезают, когда во мне начинает полыхать яростный огонь.
– Нет!
Я не вынесу, если это слово еще раз слетит с его губ. Я буду играть роль, потому что мне нужны время и план, но если Мидас снова предпримет попытку с этой проклятой богами клеткой, я буду рвать и метать.
Мидас медлит, задумчиво смотря карими глазами и оценивая резкую перемену в моем поведении. Спустя мгновение он словно выбирает иное решение.
– Тебе слишком опасно разгуливать по замку без меня.
– Со мной были два стражника.
Он качает головой.
– Не важно. Все здесь представляет для тебя опасность. Ты это знаешь. Тебе нельзя никому доверять. Тем более, когда я узнаю, что этот Ревингер снова к тебе приблизился, – цедит он сквозь зубы.
Я замираю.
– Он просто оказался на стене в то же время, когда там была я, – защищаюсь я.
От разочарования в его плечах появляется напряжение.
– Мне это не нравится. Он и его командир либо сильно тобой увлечены, либо нарочно меня провоцируют.
Меня так и тянет упомянуть, что Мидас всегда создавал условия, чтобы люди в действительности были мной увлечены. Он любит манить мной остальных, как золотой морковкой. Яркий тому пример – король Фульк. Мидас просто хочет это контролировать.
– Помимо того, что люди опасны, ты должна помнить, что и ты для них угроза, – продолжает Мидас, давая словам осесть в моем сознании. По моему лицу он видит, как глубоко они въелись в мой разум, хоть я и стараюсь изо всех сил сохранять безучастное выражение. – Один неверный шаг, одна случайность – и ты можешь кого-нибудь убить. Должен ли я напомнить тебе, что ты только что убила свою замену?
На сей раз я не могу побороть дрожь. Не могу остановить промелькнувшее воспоминание, как я толкнула женщину своим мгновенно приносящем смерть прикосновением. Убитая моей рукой, она навеки останется погребенной в клетке, предназначенной для меня. Вина и сожаление клубятся вместе как облака.
– Подумай о Карните, Аурен. Подумай, что случается, когда ты ведешь себя безрассудно.
Капля воды падает на тлеющий огонь моего гнева, и слышится шипение. Я вижу манипуляцию без прикрас. И все же на мгновение она вынуждает меня в нерешительности замяться. Брызжет морось прежней Аурен, угрожая потушить мой огонь.
Трудность в том, что Мидас почти прав. Одно неверное движение – и все пойдет прахом. Если кто-нибудь коснется моей кожи, то превратится в чистое золото, и я никак не смогу это предотвратить.
Не знаю почему, но я не могу попросту менять цвета людей и животных. Если я до них дотронусь, золото возьмет свое. Одно легкое прикосновение моей руки – и они мертвы. Как та женщина в моей клетке. Как капитан Фейн из Красных бандитов, чья статуя покоится где-то в замерзшей Пустоши. Как те люди в Карните, когда золото впервые стало сочиться из моих пальцев и обагрило руки кровью.
– Днем ты должна оставаться в комнате, – говорит Мидас. Его взгляд такой же жесткий, как кора дерева. Одно прикосновение – и меня пронзят щепки.
В горле у меня ком размером с персик, который я изо всех сил пытаюсь проглотить, между делом стараясь контролировать свои мрачные эмоции. При мысли когда-нибудь снова оказаться запертой внутри все жжет от желчи.
– Ты обещал, – с негодованием восклицаю я.
– Я пытаюсь защитить тебя от тебя же самой.
Я фыркаю и качаю головой. Мне претит, каким он стал в этом умельцем. Мидас пытается заставить меня подчиниться, покориться, потому что так уж между нами всегда было устроено. Он умеючи дергает за струны моей вины и заставляет меня играть под его дудку, поэтому вместо того я должна сыграть в свою.