Посмотрев в его обветренное лицо, я тут же его узнаю.
– А, Гиффорд. Как вижу, по-прежнему доставляешь послания Мидаса. Никакого продвижения по службе?
В знак приветствия смуглый мужчина кланяется, не обратив внимания на мою остроту.
– Продвижения по службе не нужно, когда исполняешь волю самих богов.
В ответ на это я приподнимаю белую как снег бровь.
– Богов? О богини, сначала Тиндалл поднялся в положении, став царем, а теперь он – бог? Сколько золота ему это стоило? – спрашиваю я, с иронией скривив губы. Чувствую на себе неодобрительный взгляд Уилкокса, но это лишь сильнее меня веселит.
Гиффорд качает головой, но взглядом не выдает своих дум.
– Не такое уж это богохульство, Ваше Величество. Только боги предопределяют и благословляют монархов. Выполняя волю царя, я исполняю и волю богов.
Я наклоняю голову.
– А царицы и богини? Разве меня не избрали боги, Гиффорд?
Он медлит, бросив взгляд на моих советников, и отвечает:
– Разумеется, Ваше Величество. Я не хотел вас оскорбить.
– Ты и не оскорбил. Не стоит винить древесный сок за то, что он течет. В конце концов, это делает дерево. – Судя по его хмурому взгляду, он понятия не имеет, о чем я говорю. Я отмахиваюсь от него. – Полагаю, ты доставил послание от моего отсутствующего дражайшего супруга?
Гиффорд переминается с ноги на ногу.
– Да, Ваше Величество. Он отправил меня на тимбервинге, чтобы я прибыл сюда без промедления. Он за вас волнуется.
Уголок моего рта приподнимается.
– Не сомневаюсь.
– Когда все его ястребы прибыли без ответа… – мужчина смолкает.
– Я с нетерпением жду объяснений, – протянув руку, любезно говорю я.
Он начинает идти ко мне, но мой стражник поднимает руку, чтобы его остановить.
– Послание Ее Величеству вручу я.
Гиффорд склоняет голову.
– Конечно.
Порывшись в кисете, висящем у него на бедре, он достает золотой цилиндр и передает его мне.
Мой стражник открывает цилиндр, вынимает письмо и, подозрительно оглядев, передает мне.
– Благодарю, – тихо говорю я, и он делает шаг назад.
На меня смотрит металлическая восковая печать в виде колокола – моего колокола.
Пергамент толстый, однако короче, чем я ожидала. Разворачиваю его, чтобы прочесть, и с каждым нацарапанным словом моя спина напрягается, губы сжимаются с такой силой, что наверняка побелели.
Не осознавая своих действий, я сминаю письмо в кулаке.
– Ваше Величество?
Не знаю, кто из моих стрекочущих сверчков говорит, и мне плевать. Я встаю и слишком сильно отпихиваю кресло назад. Ножки его скрипят по раскрашенному полу, белая краска отслаивается, оставив за собой полоску золота.
Я еще сильнее сжимаю в кулаке письмо.
– Моя царица?
Продолжая всех их игнорировать, я выхожу из комнаты. Стражники спешат нагнать меня, когда я оставляю за спиной озадаченных зрителей. По пути наверх продолжаю сжимать руку, и мне в ладонь впиваются толстые острые края бумаги.
Только оказавшись в своих покоях и захлопнув за собой дверь, я наконец разжимаю кулак и бросаю клятое письмо в горящий камин. Вместе с тем, сквозь стиснутые зубы, издаю крик разочарования.
Положив руки на каминную доску, я смотрю на пламя, смотрю, как горят слова, желая сжечь и руку, что написала их пером.
– Что случилось?
Я не поворачиваюсь, даже не моргаю. Жар от пламени затуманивает мне взор, но я продолжаю смотреть, как письмо обращается в пепел.
Джео подходит ко мне и робко кладет руку на спину.
– Что произошло, любовь моя?
– Любовь, – со злостью проговариваю я и, повернувшись, отшатываюсь от него. – Джео, ты не любишь меня. Ты – мой царский наложник. Шлюха, которой я плачу. Не выслуживайся передо мной своей красивой ложью.
Он опускает руку, и на его лице появляется обида. Хотела бы я видеть ее дольше. Хотела бы распространить эту боль, заставить всех страдать так же, как я страдаю в этой жизни.
– Хорошо, – говорит он, его рыжие волосы мерцают в свете камина, а усыпанное веснушками лицо красное от гнева и смущения. – Что случилось, царица Малина? – нарочито повторяет он вопрос.
– Хочешь знать, что случилось? – огрызаюсь я. – Каждый мерзавец, который приставал к девице и крал ее целомудрие. Каждый подонок, который родился и осквернил родословное древо. Каждый мужчина, который получал власть за счет женщин.
Джео сводит густые рыжие брови.
– Я не понимаю.
– Он обрюхатил одну из своих шлюх! – кричу я, лед вокруг моего самообладания разбивается вдребезги.