По горлу поднимается желчь. Забавно, что по вкусу она напоминает морскую воду.
– Пожалуйста, не продавай меня ему.
Закир делает шаг вперед и теснит меня к боковой части здания. Шею покалывает от его близости, кожу на спине щиплет, словно страх хочет пустить ростки.
– Я был весьма снисходителен, поскольку на улицах ты всегда зарабатывала больше остальных, – говорит он. – Людям нравилось давать монеты разукрашенной девчонке. А если и нет, то тебе удавалось отвлечь их, чтобы после выудить у них из карманов деньги.
Чувствую, как от стыда сжимается горло. Что бы подумали родители, если бы увидели меня сейчас? Что бы подумали, увидев, как я прошу милостыню, ворую, дерусь с другими детьми?
– Но отныне ты не ребенок. – Закир проводит языком по зубам, а потом сплевывает на землю грязный комок. – Если ты снова ослушаешься, я умою руки и продам тебя Бардену Исту. И обещаю: если это случится, ты пожалеешь о своем поведении и о том, что не осталась у меня.
На глаза наворачиваются слезы. Мускулы на спине дрожат так сильно, что спина становится напряженной.
Закир лезет в карман жилета и вытаскивает деревянную трубку. Засунув ее в рот, поджигает и смеряет меня суровым взглядом.
– Итак? Твое решение, Аурен?
На долю секунды я перевожу взгляд за его плечо на корабли, которые снова стоят в гавани. На эти клубящиеся облака, напоминающие привязанные к морю паруса.
Для своих родителей я была маленьким солнышком.
Танцевала под небом, которое пело.
А теперь я разрисованная шлюха в трущобах мокрой гавани, где воздух провонял грязью, а в горле у меня застрял безмолвный крик, и ни один дождь не смоет мое золотое проклятие.
Закир затягивается трубкой и с кряхтением выдувает сквозь зубы голубой дым. Он начинает терять терпение.
– Черт побери, да тебе же нужно просто лежать!
Тело пробирает дрожь, в глазах стоят слезы. Так мне и сказал первый мужчина: «Просто ложись на паллет, девчонка. Это будет быстро». Закончив со мной, он бросил на матрац монету. Там я ее и оставила – потертый и испачканный металл, который прошел через множество рук, но монета и близко не была такой попорченной, какой была я.
Просто лежи. Лежи и понемногу надламывайся. Просто лежи и чувствуй, как умирает твоя душа.
– Закир, пожалуйста.
От моей мольбы он лишь стискивает зубами кончик трубки.
– Значит, тогда к Бардену? Предпочтешь жить в Истсайде?
Я категорично качаю головой.
– Нет.
Даже жители Истсайда не хотят там жить, вот только у большинства из них нет возможности уехать. Мне, с мусором за спиной, лужами под ногами и хозяином, загораживающим дорогу, знакомо это чувство. Некуда пойти, негде спрятаться.
Закир дергает подбородком.
– Тогда за работу. Сейчас же.
Понуро опустив голову, я протискиваюсь мимо него и начинаю брести по улице. Чувствую, как сердце подскакивает к горлу, и чувствую, как оно отбивает ритм по спине. Передо мной идут двое подельников Закира, показывая дорогу, а он сам нависает сзади зловещей тенью, подталкивает к моей незавидной участи.
Башмаки прилипают к размытому галечнику, но я едва обращаю внимание на камешки, впивающиеся в подошвы. Как и почти не обращаю внимания на людный рынок, полнящийся криков, торгов и споров. Я больше не смотрю на корабли, потому что такое глумление над свободой нестерпимо. Потому ищу в себе заурядное оцепенение и пытаюсь притвориться, что нахожусь где угодно – только не здесь.
Еле волочу ноги, но не имеет значения, насколько медленно я бреду к «Уединению». Я все равно оказываюсь перед выбеленной дверью, все равно вижу свое искаженное отражение в бутылках с вырезанным дном. Это витражное стекло бедняков.
Сердце стучит так сильно, что ноги подкашиваются, словно я стою на одном из тех кораблей, а не на твердой земле.
Закир встает рядом, и я чувствую, как ухо мне овевает голубой дым от его трубки. Он такого же цвета, что и эти бутылки.
– Помни мои слова. Отрабатывай свое содержание, иначе отправлю тебя к Бардену Исту.
Он сурово глядит на меня и уходит, засунув руку в карман и позвякивая монетами, которые я для него заработала. Вдруг появляются еще двое мужчин и идут за ним, как сторожевые псы. Другие остаются со мной и встают возле двери, пасут овец Закира. Я и без того знаю, что сзади будет стоять еще один.
Тщедушный мужчина слева оглядывает меня с головы до пят. Серая бледность его лица не гармонирует с желтоватыми глазами.
– Слышал, Барден Ист любит первым опробовать своих шлюх. Испытывает их на прочность, а потом пускает в ход, – говорит он, и второй мужчина громко фыркает.