Искра на скале
И что тому костер остылый,
Кому разлука — ремесло!
М. Цветаева
Она не была русалкой. Иногда я думаю о том, а была ли она? Или память услужливо подменила мои воспоминания, чтобы прибавить жизни чего-то такого, чего ей недоставало. Приправить ее дорогой специей, которая сперва одурманивала ярким запахом, врезаясь во все чувства, потом быстро развеивалась в воздухе, перебиваемая другими специями, а в итоге оказалась единственной, которую помнишь и годы спустя.
Я родился и вырос на крохотном острове-государстве Рошделамер в южных водах Вертийского моря. Мой прадед основал порт Рош и первое поселение у берега, смотревшего на материк. Мой дед хранил ключи от города Рош, выросшего на месте поселения, и разросшегося по всему острову. Мой отец стал называться королем Рошделамера – королевства из ракушечника и извести, добываемой у подножия скалы.
Ребенком я смотрел, как корабли подходят к острову, и думал, что мы всемогущи – их белые паруса словно бы тянутся к тому, что только мы можем дать. Пристань, воду, пищу. Иначе они скитались бы по морю, покуда вода не вынесла бы их, обессилевших, на рифы. Так мне, ребенку, казалось. И в том была доля правды. Рифы были непроходимы. А лоцманы Рошделамера были лучшими во всем Вертийском море. Как и сам Рошделамер – единственное место, где можно было получить приют, покуда не доберешься до большой земли.
Юношей я учился корабельному делу, поскольку прадедом роду было завещано: «Король должен уметь начинать сызнова там, где все кончено». И я натирал мозоли так, что боялся потом поднять вилку за королевским столом, и уставал так, что засыпал на светских приемах. К двадцати годам я мог смело называться капитаном, который может провести судно, не налетев на рифы.
Мужчиной я возглавил флот Рошделамера. И пока отец мой правил королевством на скале, выступающей из волн морских, я укрощал эти волны.
И подчас мне казалось, что я укротил саму жизнь.
А потом жизнь, которая жестоко мстила бездарным укротителям, привела меня к Этинселль.
Я помню тот день в деталях, хотя и сейчас не уверен в том, что он был, этот день. Давно… бесконечно давно. Множество жизней назад. Жизней, пересказанных чужими людьми, которые не представляли… которые не имели понятия о том, кем она была для меня.
Вот я… Мне двадцать семь лет, и я ношу синий китель капитана, расшитый золотом, с золотыми же пуговицами и эполетами. Я стою у пристани на Большой земле и смотрю на свой новый корабль, построенный здесь по моим чертежам. Король приказал назвать его «Сиреной». И я люблю его всей душой. На свете не существует корабля красивее и лучше его. Я поднимаюсь по трапу на борт. Я следую на капитанский мостик. Я впервые касаюсь его штурвала – он был украшен изумительной резьбой, какую никогда не повторит ни один мастер.
Я веду судно к дому, к своему маленькому острову, у которого я должен показаться, красуясь на солнце, сверкая парусами, под звуки оркестра, встречавшего принца на берегу. И самому себе я кажусь величественным и великим. Но оказываюсь жалким и ничтожным.
«Сирена» погибла.
Волны подхватили ее. Волны накрыли ее страшной стеной, которой сопротивляться было нельзя. Волны подняли ее над водой. И волны же обрушили ее на рифы, которые я проходил десятки раз. Десятки раз, но не в шторм.
Потом я был щепкой. Меня несло по воде. И я уже не был жив. Не было ни воздуха, ни света. Были чернота и вода, которыми я захлебывался. Потом меня не стало вовсе.
И там, где не было ничего, загорелась крошечная и такая хрупкая искорка. Сначала она была далеко-далеко, едва мерцая, но заставляя меня цепляться за ее свет. Затем искорка стала приближаться, заскользив вниз, и я вдруг понял – она спускается со скалы. Я считал глухие удары сердца в груди, обнаружив вдруг, что сердце во мне еще бьется. А искорка становилась все ближе и ближе с каждым ударом. И вот она уже превратилась в тонкую женскую фигуру в белом платье и черном переднике. Она склонилась ко мне, и я сумел разглядеть ее лицо. Его хорошо было видно в свете фонаря, который она держала в руках. Свет был неровным, создавал причудливые тени, словно бы плясал по ее коже. И заставлял тонкие и прекрасные черты оживать. Я навсегда запомнил ее глаза. Много лет спустя такими, какие они были в то мгновение, эти глаза являлись мне во сне. В них жило море – зеленоватое, как Вертийское у берегов Рошделамера. Холодные – будто вода в апреле. И невозможно грустные – быть может, от предчувствия? Я думал с тех пор не один год о том, можно ли предчувствовать судьбу? Она ее знала заранее. И вместо начала начал видела только начало конца.