========== Искра ==========
Он помнит, как бежал. Он помнит, как бежал, пока его обувь не пропиталась кровью, как кожа вокруг плюсневых костей срезалась, залечивалась и снова стиралась в кровь. Он помнит, как бежал часами и целыми днями.
Он помнит выражение лица доктора Дитона, когда тот затащил его в школьный медкабинет при базе. Как его лицо приняло серьезное выражение, такое, которое обычно появляется у взрослых, когда они подбадривают себя перед тем, как взяться за какое-то сложное дело. Его карие глаза тогда потемнели от печали и серьезности, а голос отдавался увеличивающимся гулом в ушах Дерека.
Он не помнит уже, что сказал ему Дитон. Только гул в голове, становившийся все громче и громче, пока он не прижал ладони к ушам, пока когти не вонзились по бокам от головы, и кровь не начала стекать по шее.
Он даже не помнит, как выбрался с базы. Он надеялся, что никому не навредил, но он не мог знать наверняка. Через пару часов кровь на когтях стала пахнуть, как его собственная, но сквозь запах пота и дождя трудно было определить точно.
Он предпочитает думать, что никто не пострадал от его рук.
—
Он не уверен, как долго он еще сможет бежать, прежде чем его обувь совсем придет в негодность. Может, день или два. За последние несколько часов он явно сбавил темп. Сердце в груди колотилось, как бешеное, в голове отбивался неунимающийся ритм. Поля вокруг базы уступают место холмам, а затем лесам. Он полностью обратился. Знает, что опасно, но его это сейчас не волнует. Сознание боролось с самим собой: звериная часть полностью сосредоточилась на беге, скрывании, выживании, человеческая же часть буквально кричала от тоски по семье, молила о смерти.
Охотников, идущих по его пятам, он услышал дважды. Первый раз – в самом начале, когда он еще мог рвануть на многие мили вперед прежде, чем они выследят его снова, а затем – на второй (?) день во время сумерек.
Он истощен. Можно сказать, его тело пожирает себя заживо в попытке не отставать от требований повышенного метаболизма и бесконечных физических нагрузок. Он больше не мог сказать наверняка, была ли издевательская насмешка, прозвучавшая в его ушах, воспоминанием или галлюцинацией, была ли картина изуродованных тел его братьев и сестер вдоль ручья предупреждением, обещанием или же сном.
Он знает, что охотники напали на его след, но не мог решить, плевать ему на это или нет. Он был изнурен, в отчаянии, но внутренний волк продолжал вести его вперед, к остаткам своей стаи, в поисках безопасности. Появившейся перед ним город поначалу показался миражом, но он становился все больше и больше, и когда его истекающие кровью ступни почувствовали под собой асфальт, он осознал, что его волк умнее, чем он сам. Они бы нашли его в лесах, на фермах, на пастбищах, но здесь, в дебрях искусственных запахов и непроницаемой земли, он сможет затеряться.
Он мчится вперед, каждая улица, каждый переулок представляет собой лабиринт из экранов и мусора, людей и транспорта, и дверей, которые открываются и грохочут в ночи. Ему повезло, что сейчас темно. Он пока не может спрятать своего волка, поэтому наклоняет голову вниз и надеется на лучшее. Он слишком измучен, чтобы переживать о том, увидят его или нет. Он продолжает бежать трусцой, доверившись своему нюху и следуя к нижней части огромного мегаполиса, к омертвевшему сердцу, где смешалось множество запахов и где никто не обращает внимания, кто или что скрывается в темных углах.
Он добирается до самого низа до того, как бледные пальцы восхода начали ползти вверх по краям высоких зданий, окрашивая бледным светом края стекла и алюминия. Это третий рассвет, который он встречает один, и он бы возненавидел его так же, как и предыдущие два, если бы мог еще думать о чем-то, кроме того, чтобы лечь за вонючим мусорным баком, полным всякого дерьма, и потерять сознание.
—
Стайлз видит, как он вваливается в переулок, словно голограмма какого-то актера. У него все лицо было в волосах, и выглядело это ужасающе. Вместо лица – звериная морда. Подобное Стайлз видел раньше только на голограммах. Глаза были дикими, и из каждой части его тела текла кровь. Стайлз неподвижно сидит на месте, уверенный в возможностях своего плаща-невидимки скрыть его до тех пор, пока он сам не пошевелится. Незнакомец не видит его, хотя, если честно, Стайлз уверен, что парень не заметил бы его, даже если бы он станцевал чечетку с кокосами на груди прямо перед ним. Парень огляделся по сторонам, красные глаза сверкнули, пока он быстро обнюхивал территорию, а потом отрубился за мусорным баком, прямо как какая-то пьяная девчонка после вписки.
Когда наступает вечер, парень все еще лежит там. Стайлз просыпается от своего же сна, а тот даже не пошевелился. Похоже, его лицо изменилось: мохнатые и заостренные уши приняли округлую форму. Но под тенью мусорного бака трудно было разглядеть его лицо, а Стайлз не настолько тупой, чтобы подойти ближе. Он подождет еще один день, а потом, возможно, подберет какую-нибудь длинную палку и потыкает ею в парня, чтобы проверить, жив он или нет. Сейчас сезон дождей, тело не начнет пахнуть хуже, чем мусор, поэтому нет нужды торопиться. Если он просто спит, то, возможно, он просто встанет и уйдет, пока Стайлза нет. Слишком рано что-либо говорить, поэтому Стайлз пожимает плечами самому себе, бережно складывает и прячет свой плащ под куском рыхлого асфальта и выходит в глубокую ночь, чтобы обчистить пару карманов, взломать несколько автоматов с едой и попробовать прожить еще один день.
—
Тот парень был все еще там, когда Стайлз вернулся с наступлением рассвета, но на этот раз он немного сменил позу: прополз дальше под мусорный бак, как будто бы ища тепла. Стайлз отбросил всякое сочувствие. В этом мире нет места состраданию, если ты хочешь выжить. Он усвоил этот урок.
Тем не менее, он позаботился о том, чтобы отлить на другой стороне переулка, прежде чем завернуться в свой плащ, так что его моча не потечет к тому месту, где лежит парень.
Он просыпается в середине дня от звука чьего-то воя, и на секунду теряется во времени. Он выбирается из постели в своей комнате, прислушиваясь к хриплому плачу отца в темноте. Очнулся он уже посреди переулка, плащ был оставлен на земле, а его рука тянулась к скорчившейся фигуре перед ним.
Полный и внезапный страх захлестнул его до тошноты, как только он увидел светящиеся глаза с удлиненными зубами прямо перед собой. Незнакомец явно был мутантом и весьма опасным, так что, возможно, песенка Стайлза скоро будет спета.
— Эй. Эй, все нормально, чувак. Просто... втяни-ка свои когти обратно, ладно, здоровяк? — Стайлз поднимает свои трясущиеся руки и медленно начинается пятиться назад. — Я не обижу тебя, я никому не собираюсь говорить, где ты. У нас в этом плане тут все тип-топ, просто... сделай глубокий вдох ради меня.
Глаза незнакомца вспыхнули, низкое рычание повисло в воздухе между ними. Взгляд у него был отсутствующим, поэтому Стайлзу сложно было определить, сумасшедший он или просто бредит, все еще спит или проснулся и готов порвать ближайшую глотку. Стайлз замирает. Одной ступней он опирается о землю, а другая балансирует на кончике пальца чуть позади. Если он побежит, ему кажется, что этот парень, без сомнения, поймает его, и он не может представить себе ни одного сценария, в котором это закончится хорошо. Но, может… может, если ему удастся успокоить незнакомца, то он уйдет, и Стайлз сможет собрать свои вещи и убраться к черту из Доджа? Жалко будет оставить свое место. Он все устроил здесь по своему вкусу с небольшими тайниками и незаконными видео каналами. Но что поделать? Имя этой игре – выживание, и игра эта подразумевает сохранение самого себя в целости и сохранности.
— Так, приятель, мы все здесь друзья. Просто... сделай вдох. Слушай звук моего голоса, хорошо? — Стайлз заставляет себя аккуратно поставить ступню на землю, удерживая равновесие. Он меняет положение рук из защитного жеста в дружелюбный: ладонями вверх и чуть вперед. Глаза напротив него все еще смотрели в пустоту, вспыхивая периодически то голубым, то красным цветом, но звук, исходящий из горла парня стал меньше походить на рычание и больше на всхлипывание.