— Ишь, ты! — удивленно сказала Искра, провожая хищника разгневанным взглядом. На другую жизнь позарился!..
Жаворонок, распластавшийся в страхе от близко пронесшейся смерти, спасительно жался к лапоточку Искры. Искра нагнулась, бережно взяла покорную птицу в ладони, успокаивая, поглаживала щекой ее серую спинку, трогала губами взъерошенный на голове хохолок.
Вышла на опушку, огляделась — не караулит ли разбойник — подняла пичугу, подбодрила:
— Ну, лети, кроха! Живи! Радуйся!..
Жаворонок освобождено вспорхнул с ее ладони.
Такой Искра и запомнилась…
Речица встретила нас молчанием. Как-то даже жутко было оглядывать дома с неживыми, без единого дымка, трубами над серой покатостью крыш, тропки без единого на них следочка. Не сразу решились мы идти к домам. Искра прижалась щекой к росшей на опушке березе, смотрела с тоской на Речицу, когда-то людную, говорливую, сказала вдруг:
— Никуда из нашей Речицы я не уйду! Никуда. Никогда! — сказала страстно, как клятву. И опять где-то прокричал ворон. И опять стало тревожно, неуютно, потянуло обратно в лес.
Но Искра, как всегда, отгоняя дурные предчувствия, задорно тряхнула головой, откидывая на плечо рыжие свои волосы, сказала решительно:
— Пошли, мальчики! — и первая шагнула к домам.
В самое это время будто грома громыхнули там, где в утреннем солнце золотилось небо. И гул, упругий, напористый покатился над лесом и уже не переставал, все нарастал, нарастал в своей силе.
Мы замерли, прислушиваясь, Искра первая поняла, крикнула:
— Мальчики! Это же наши наступают! Они же к нам идут! В охватившем нас восторге, как всегда, мы запрыгали, я даже запел дурным голосом:
Искра смеялась, на меня глядя, потом с лицом, все еще оживленным радостью, сказала озабоченно;
— Вот что, мальчики, вы — в землянку, доставайте пулемет. А я ненадолго домой. Тут же догоню вас!..
Что-то не понравилось нам в ее затее. Хотя деревня и была пуста, и кругом безлюдно, а не хотелось оставлять Искру одну.
— Что же вы, мальчики? Идите! — торопила нас Искра. Мы с Леничкой переглянулись, поняли друг друга.
— С тобой пойдем, Искра, — сказал я. — Мало ли что!.. Искра засмеялась, довольная нашей преданностью, даже ласково погладила мою руку.
— Спасибо, Санечка. И тебе, Леничка, спасибо. Мама просила кое-что взять из дома. И ваше участие совсем, ну, совсем не обя-за-тель-но! — растянула она последнее слово.
— Тогда мы подождем тебя здесь! — сказал я упрямо. Искра не успела ответить: из дрожащего за лесом гула родился другой, ровный, приближающийся гул. Много-много, наверное, тыща самолетов, как гуси в прилетное время, заполонили небо. Клиньями летели они в синеве, освещенные снизу солнцем.
И такая уверенная сила была в их полете, что мы уже не сомневались: вот-вот на дороге покажутся долгожданные наши красноармейцы.
С ревом, свистом, будто падающие бомбы, прошли над лесом развернутым строем какие-то особо устрашающие зеленые самолеты со звездами на крыльях.
— Во, прут… Как танки! — восхищенно крикнул Ленька-Леничка, когда рев вместе с самолетами покатился дальше, за Сходню. Его глаза художника изумленно вбирали всю фантастику вдруг ворвавшегося в нашу придавленную жизнь победного наступления.
— Вот, видите?! — сказала Искра. — Наши уже идут, они летят, едут!..
Взглядом блестевших радостью глаз она окинула небо, самолеты, дома, молчаливо поджидающие людей, крикнула:
— Ну, идите же! Я — быстренько! — и, помахав рукой, побежала к своему дому, придерживая накинутый на плечи материнский, длинный ей, пиджак.
Мы глядели, как бежит, подпрыгивая, Искра по тропочке, взбивая лапоточками веселую пыль, постояли в нерешительности, пошли улицей к землянке.
Знали бы мы, что Искра уходит от нас навсегда!
Все, что случилось потом, после того, как Искра побежала к своему дому, неисчислимо раз проворачивалось в моей голове. Как могло бы быть, если бы мы остались с Искрой, если бы Искра пошла с нами, если бы… Эти «если бы…» до стона терзают душу, раскаянием живут в душе и поныне. Если бы, если бы… Если бы знать все в жизни наперед!..
Когда мы перешли мост, пробирались уже по откосу среди кустов и бурьяна к невидимому лазу в землянку, к настойчивому гулу пушечной пальбы добавился какой-то надрывный звук. Не успели мы сообразить, что это за звук, как на мост въехал тяжелый фрицевский грузовик с завернутым на кабину брезентом. На дне длинного кузова, грудясь, сидели простоволосые женщины и бородатый старик в шапке. Два автоматчика охраняли их, стоя спиной к кабине. Грузовик проехал мост, остановился. Дверца распахнулась, из кабины словно вывалился тучный медлительный офицер в черном мундире, подергал руками, разминая затекшую спину, приподнял фуражку, протер лоб белым платком.