Я перевернулась, полежала, глядя в темный балдахин, и, чувствуя себя невероятно глупо, сползла с кровати, на цыпочках подошла к зеркалу. Последний раз я задумывалась о внешности лет шесть назад. Да, точно, шесть — мы были на параде, и мне отсалютовал проезжавший мимо кавалерист. Тетушка ахнула и рассмеялась, дядя нахмурился, но ничего не сказал, тем более что этого кавалериста я больше не видела. Но все равно весь вечер прокрутилась перед зеркалом, пытаясь найти в себе что-нибудь этакое. Тогда я решила, что светловолосому юноше понравилась моя коса — длинная, цвета вишневого дерева, и румянец.
Сейчас у меня не было ни косы, ни румянца — ни считать же за него лихорадочные пятна на щеках. Волосы едва достают до плеч, обрамляют лицо с узким подбородком и припухшими, все еще чувствующими поцелуи губами. Глаза большие, в полумраке не видно, но я знаю, что они по-кошачьи желтые. Ресницы густые, но короткие, — расстроилась я, почти упершись лбом в зеркало. Нос с горбинкой. Кожа бледная, шея длинная, как у цыпленка. И руки ужасные. Царапины зажили, но все равно…
И он считает меня красивой?
«Вам идет улыбка, Этансель. Улыбайтесь чаще».
Я выпрямила спину, задрала подбородок, растянула губы, прищурившись, осмотрела себя и фыркнула: нелепый чепец, нелепая сорочка, сползшая с плеча, нелепая стрижка, нелепая я… Что бы мама сказала, увидев, на кого я похожа…
И ледяной водой — в лицо, из кружки: что сказала бы мама, если бы узнала о сегодняшнем вечере! Леди не позволяют себя тискать, не целуются у камина и уж точно не крутятся потом перед зеркалом, размышляя, насколько они соблазнительны! От накатившего стыда стало тошно. Когда я стала такой доступной?
Улыбка стекла, плечи поникли. Я забралась на кровать и, спрятавшись под одеяло, отвернулась — и от двери, мимо которой шел Райдер, и от мерцающей в темноте розы, подаренной им вместо осыпавшихся призрачными блестками хиндостанских орхидей.
Небо затянуло плотными слоистыми тучами, а уже ставший привычным мелкий снежок превратился в тяжелые мокрые хлопья. Крупные, размером с голубиное яйцо, они засыпали низины, сгладили холмы, и окружающий пейзаж теперь походил не на штормовые волны, а на легкую прибрежную зыбь. Солнце, все утро безуспешно пытавшееся пробить серую пелену, сдалось, поползло бело-желтым тусклым пятном, а потом и вовсе исчезло.
Ноги проваливались в снег по самую голень, но на вопрос «Возвращаемся?» я качала головой и ускоряла шаг, обеспечивая себе усталость за обедом и сонливость за ужином, а заодно — уважительную и необидную причину не сидеть с магом до полуночи.
— Еще полчаса с такой скоростью, и мы будем в Кэрдиффе! — донеслось до меня. — Искра, поворачивай, дальше земля эллиллон!
Райдер стоял почти в трех сотнях футов — черная фигура в белой снежной кисее. Возвращаться к нему не хотелось. Я счастливо избежала разговора за завтраком, выскочила во двор, забыв перчатки, чтобы не остаться с магом наедине в коридоре, сделала вид, что не расслышала вопроса, как спалось, когда мы спускались к реке, и теперь самой идти к нему навстречу?
Маг ждал, скрестив руки на груди, и я, понурившись, побрела обратно.
— Что с тобой? — спросил Райдер, когда мы поравнялись.
Не «с вами». «С тобой». Похоже, после вчерашнего я потеряла даже те крохи уважения, что он испытывал.
Я попыталась обойти мага, но он заступил дорогу.
— Хватит бегать, Искра, — сжал мои плечи Райдер. — Ты из-за поцелуя переживаешь?
— Нет, сэр, — отвернулась я.
— Сэр? Я думал, мы остановились на Александре.
Я молчала, старательно ковыряя ботинком снег и радуясь широким полям капора, скрывающим лицо.
Недолго. Райдер стянул перчатку и погладил меня по щеке, бережно, но решительно заставил посмотреть на него.
— Это всего лишь поцелуй.
— Это неприлично!
— Кто тебе сказал? — качнулись листья в осеннем пруду его глаз. Я моргнула, и взгляд зацепился за четко очерченный мужской рот, за подбородок с ямкой. — Тебе было неприятно? — спросил маг, поглаживая большим пальцем мой висок. — Этансель?
Наверное, Райдер использовал дар, потому что от его прикосновений и взгляда в груди разливалось тепло, а в ногах слабость. Голова закружилась, губы пересохли — я поймала ими снежинку, кончиком языка подобрав холодную каплю. Как завороженная я смотрела на приближающееся лицо, чью скульптурную лепку не портила даже маска, и только в последний момент смогла отвернуться.