— Пошел, — толкнул он меня на хлипкий паром. Толкнул так, что я налетела на высокого мужчину в дорогом пальто и низко надвинутой шляпе.
— Простите, мистер, — пробормотала я.
Джереми снова встряхнул меня, развернул:
— Осторожно, сачок!.. Вот отец тебе задаст!.. Из дома сбежал, стервец! В доках околачивался! Мать с ума сходит… — не краснея, врал он, пока я, прижатая к его животу, чистила только что украденный кошелек. — Смотри у меня! — рыкнул Джереми.
Кошелек упал на настил, а после меткого пинка — в темные, почти черные воды реки.
— Из дома убегать нехорошо, — низким, чуть хриплым голосом сказал мужчина и отвернулся.
Я отстранилась от Джереми, истово завидуя мелькнувшей в тумане водяной крысе — работая хвостом как рулем, зверек старательно греб перепончатыми лапами.
— Стоять, — прошипел кокни, поймав меня за ухо, и снова завел волынку о принимающей сердечные капли матушке.
Так, за ухо, он спустил меня с парома, втащил в грязную улочку Саутворка.
— Сколько?
— Две кроны, восемь шиллингов, — отдала я монеты.
— Раззява и не заметил, — ухмыльнулся Джереми. — Еще два фунта [Джереми увеличил сумму], и будешь молодец. Проболтаешься Арчеру — убью, — потрепал он меня по макушке, пряча деньги.
Если Уайтчепел принадлежал полукровкам всех мастей, в Саутворке издавна заправляли гоблины. Их специфический прелый запах не перебивали ни дешевые духи и пудра борделей, ни кислый дух медвежьих арен, ни металл крови от кругов для петушиных боев, куда привел меня Джереми.
— Работай, — указал он на толпу мастеровых и прогуливающих уроки студентов.
Мысль раствориться в толчее мелькнула и исчезла. Отобрав у меня деньги, Джереми подобрел — но не на столько, чтобы потерять бдительность. Я сбегу позже, когда он уверится, что запугал меня, но не позднее, чем через неделю, потому что из Ландона надо выбираться, пока добрый хозяин не продал меня Сьюзан.
Я покорно кивнула и шагнула к рингу. Петушиный круг двадцати футов в диаметре был выкопан в земле и облицован диким камнем, окружен металлической сетью, которая не позволяла птицам выбраться. Дно покрывала солома в розовых разводах.
Серокожий судья-гоблин, привлекая внимание, с жутким скрежетом провел когтями по металлическому столу.
— Фландриец Лайон! — пролаял он, и в круг бросили крупного красно-желтого петуха. — Фьюри из Хиндостана! [бельгийский и индийский бойцовые петухи соответственно]
Я пригнулась, когда белый соперник Лайона чуть не задел мою макушку стальными накладками шпор. Внизу, на арене, мелькнула красная молния фландрийца, и я попятилась, не желая смотреть на брызнувшую кровь и взвившиеся в воздух перья.
Рев толпы оглушал. Я лавировала между пьяными от азарта мужчинами, стараясь не смотреть на их раззявленные рты с желтыми пеньками зубов, на перекошенные лица. Кошельки и монеты жгли руки. Орущий мастеровой в залатанном пиджаке с пустыми карманами заехал мне локтем под дых, я согнулась и под визгливый смех принимающего ставки гоблина вывалилась из толпы.
Хватая воздух, завертела головой, пытаясь высмотреть Джереми слезящимися от тусклого солнца глазами. Нужно смываться, пока бой не закончился — все схватятся за кошельки, и… И будет облава.
Кокни нашел меня первым. Он появился из-за спины, схватил меня за руку, ругаясь, потащил в подворотню.
— Ногами шибче!
— Что случилось?! — вскрикнула я, поскользнувшись на очистках.
— Повылазило, Тинка? — плюнул Джереми.
Я оглянулась на бегу, но куда смотреть, не поняла.
— Раззява с парома за нами пошел! — прошипел Джереми, и только тогда я разглядела высокую фигуру в темном пальто. Мужчина стоял чуть поодаль от петушиного круга и напряженно кого-то высматривал.
— Полицейский?
— Хрен его…
Мы протиснулись между стоящими впритирку домами и оказались на задворках. Улица шумела в сорока футах впереди, а здесь сушилось серое, растянутое на веревках белье и пахло луковым супом. Я выглянула из-за сваленных горой деревянных ящиков, приготовленных для растопки, проморгалась — Триединый, как же болят глаза! — и охнула: расплывающаяся фигура качнулась из стороны в сторону, будто с сомнением повернувшись к нам.
Джереми чертыхнулся, распластался по стене, прижимая меня к животу. Незнакомец явно потерял интерес к петушиному бою, поднял голову вверх, так, что стало видно острый, похожий на вороний клюв нос, и медленно пошел мимо закоулков, радиально разбегавшихся от площадки с ареной.