Искра
«Какой дивный, дивный сон».
Хьюго шёл по затенённой кленовой аллее и не мог налюбоваться миром, который сообща создали его подсознание и память. Он узнал вид: дорожка вела на улицу, где никому не известный Хью Элмер жил ещё до своего первого бестселлера, до головокружительной известности, до десятилетий творческого чистилища, до… всего. Другая эпоха, другие заботы, другой Хьюго. Тот период закрепился в памяти писателя как унылое прозябание на задворках действительности, среди бездушных бетонных коробок, серых переулков и заведомо изжившихся людей. Тем удивительнее было сейчас видеть угрюмую городскую окраину светлой, яркой, живой через край – словно на Землю вдруг спустилось самое что ни на есть вечное всепроникающее счастье. Пожалуй, именно этот контраст натолкнул Хьюго на мысль о нереальности происходящего; в её пользу также говорило то, что здесь писателю не требовались очки, чтобы видеть дальше своего носа.
Ласковое солнце заливало улицу светом и заставляло блаженно щуриться. В его лучах одинокая цветущая яблоня обратилась в расплывчатое белое пятно, а на дороге, что пролегала вдоль аллеи и убегала вдаль, расплылись иллюзорные лужицы. Фигурки людей, большие и маленькие, оживляли пейзаж: дети предавались забавам, голосили и смеялись, взрослые неспешно прогуливались или шли по делам, старики расселись по скамейкам. Собачник выгуливал большого лохматого пса. Под сенью раскидистого клёна в машине дремал шофёр. На спортивной площадке под равномерный счёт разминались спортсмены и худеющие. В воздухе носились дурманящие запахи весны и что-то ещё, неуловимое, далёкое: Хьюго мерещилось, будто он слышит музыку, но сколько бы он ни шёл, она не становилась ни тише, ни громче – музыка словно пронизывала собой каждую точку зыбкого пространства сна или даже лежала в его основе.
Хьюго жил слишком долго и напряжённо, чтобы не ценить таких подарков Морфея. Здесь он не чувствовал возраста, не сгибался под тяжестью потерь и горьких истин, которых вывел в своём творчестве неисчислимое множество, не мучился и вообще не думал – только наслаждался миром, который сам же для себя и создал. Словом, здесь Хьюго снова был ребёнком, с той лишь разницей, что теперь он понимал всю ценность этого ощущения.
Писатель занял свободную скамейку и, закрыв глаза, откинулся на спинку. Он боялся, что прекрасный сон оборвётся в любой момент – ведь Хьюго нарушил правила, разгадав иллюзию, хотя должен был верить в неё как в саму реальность. Но всё случилось иначе.
Свет, падающий на веки писателя, вдруг потускнел, а рядом раздалось взволнованное:
– Простите! Вы ведь Хьюго Элмер? Я не ошибся?
Хьюго разлепил глаза. Перед ним, заслоняя солнце, стоял долговязый юноша, обыкновенный и ничем не запоминающийся, разве что голова его казалась несколько великоватой в сочетании с узкими плечами, да подбородок был слишком тонок для мужского. Небрежная причёска, свободная одежда, руки словно застряли в карманах шорт – такие ребята дни напролёт слоняются по городу на каникулах и в выходные, не зная, чем разбавить свой беспечный досуг.
– Да, это я, – вяло отозвался писатель и снова сомкнул веки, показывая, что на этом разговор лучше и закончить.
– Улёт! – выдохнул юнец и зачастил: – Я просто очень рад, сэр, вы не представляете, я всегда так хотел вас встретить, даже не верится, это правда вы, я же с детства читаю ваши книги, можно сказать, вырос на них, вы мой любимый писатель…
Это тарахтение настолько выбивалось из общего благозвучия, что безоблачный настрой Хьюго начал улетучиваться. «Неужели и такие меня читают? – подумал писатель раздражённо. – Он же не заткнётся, пока не намозолит язык».
– Парень, – сказал он, и юноша тотчас замолк, – передохни-ка. Посмотри, какой чудесный день.
Препятствие перед Хьюго исчезло, скамейка вздрогнула – настырный поклонник сел рядом. Писатель слышал его взволнованное дыхание и тихое постукивание подошвы об асфальт – парнишка явно хотел завязать беседу, но не знал, с чего начать.
– Спрашивай, – сказал Хьюго, понимая, что просто так от него не отвяжутся.
– Что? – растерялся юнец.
– Ты же хочешь что-то спросить. Вот я и говорю – спрашивай.
«А потом исчезни», – добавил он про себя.
В последнее время к нему часто подходили вот так, прямо на улице – просили автограф или совместное фото, и Хью с удовольствием соглашался, потому что отчасти ради этого и писал. Но иногда эти восхищённые лица со щенячьими глазами были настолько не к месту и не ко времени, что не вызывали ничего кроме раздражения. «Даже во сне от них никакого покоя», – пожаловался Хьюго сам себе и сам себе посочувствовал. Всё это, разумеется, было напускное, ведь задним умом он понимал, что на этот раз разговаривает с собственным подсознанием – таким глубоким, что никогда не подаёт голоса наяву.