Но потом лицо Зои одеревенело, уродливо исказилось, и она как сломанная заводная кукла проскрипела не своим голосом:
– Дурак.
* * *
На Хьюго словно упал непроницаемый занавес: только что он стоял на песчаном берегу с Зои, а в следующее мгновение вокруг него сгустилась такая плотная темнота, что писатель ощущал её кожей – живую, нездешнюю, вязкую, как смола. Хьюго даже подумал, что ослеп: он заморгал, надеясь согнать пелену с глаз, но от этого стало ещё темнее.
– Зои! – позвал он, но в ответ услышал лишь гадкий смешок, который десятикратно повторился всюду: сзади, сбоку, сверху, снизу – и утих.
Горло писателя сдавил страх.
– Кто здесь? – проговорил он, испуганно крутясь в сплошной черноте.
Хьюго силился расслышать музыку, которая сопровождала его по миру снов и казалась незыблемой, как само время, но её не было, не было даже писка в ушах, который человек слышит в полной тишине.
– Здесь – ты, – ответил кто-то. – И я.
Этот голос словно состоял из голосов нескольких людей – звонкого детского, дребезжащего стариковского, мужского и женского. Он звучал попеременно отовсюду; едва услышав его, Хьюго понял, что обладатель такого голоса просто не может быть человеком.
– Кто ты? – Хьюго вертелся из стороны в сторону, силясь понять, где находится собеседник.
– Кто я? – снова смешок. – Брось, Хью. Ты и сам знаешь. «Часть силы той, что без числа…»
«…Творит добро, всему желая зла» – закончила память писателя, и он нервно усмехнулся:
– Это что, шутка такая?
– Какие уж тут шутки, – вздохнул Голос. – Шутки были раньше.
Хьюго замолк, мучительно соображая, как выяснить, спит он до сих пор или уже нет.
– Ты кое-что задолжал мне, – сказал Голос, выдержав паузу. – И не хочешь отдавать.
– И что же? – писатель облизнул губы.
– Как что? Твой талант, разумеется.
Писатель издал сдавленный звук, нечто среднее между негодующим вскриком и мычанием.
– И чем же ты докажешь, что это твоя заслуга? Как по мне, я всего добился сам, тяжким трудом и стараниями.
– О, ты пытаешься меня перехитрить? – Голос удовлетворённо хмыкнул. – Это так мило, каждый раз. Речь ведь идёт об искус-с-с-стве, – шипящий звук заполз в уши Хьюго, как сонм скользких змей. – Мы с тобой даже в некотором роде коллеги.
– Не пудри мне мозги софистикой, – сказал Хью, смелея. – Я что-то не припомню, чтобы ты что-то мне давал или тем более требовал назад.
– И, тем не менее, ты получил редкую составляющую души. А что до её возврата – признаюсь, такие твердолобые персонажи, как ты, встречаются нечасто.
Писатель собирался снова возразить, но вдруг понял, что имел в виду Голос.
– Совершенно верно, Хью, – он словно читал мысли писателя. – Ты отверг тщеславие и гордыню. Потом отказался продать или обменять мой дар на что бы то ни было. Не убоялся силы своей даже перед лицом разрушений, которые она способна учинить. Самое древнее искушение – искушение женщиной – и то не сломало тебя. И вот мы здесь.
– Хорошо, пускай! Но почему именно сейчас?
– Ты всё ещё не понял? – где-то поблизости раздался стук, похожий на цокот копыт. – Ну же, загляни в себя. Все ответы всегда там.
Хьюго прислушался, но снова услышал только ватную тишину. И тут он понял – ведь он не слышит биения своего сердца.
– Нет-нет-нет, – бормотал Хьюго, пытаясь нащупать собственный пульс. – Этого быть не может, это же сон…
– Бедный, бедный Хью! – сказал Голос сокрушённо. – Если ты спишь, то почему никак не можешь проснуться?
Писатель изо всех сил старался покинуть сновидение, хлестал себя по щекам, силился вспомнить, как заснул, но ничего не получалось. Были только темнота и Голос.
– Хватит, Хьюго. Не позорься. Верни то, что мне причитается, и можешь покоиться с миром.
– Ну уж нет, – прошипел Элмер. – Даже если я сдохну, ты ничего от меня не получишь.
– Уверен? – в Голосе слышалась улыбка. – Ведь тебе талант больше не пригодится. Пытаешься сохранить его любой ценой, лишь бы он мне не достался? Так он мне и не нужен – я всё равно отдам его другому смертному. Вот и подумай: если дар останется у тебя, никто его больше не получит. Достаточно ли ты эгоистичен, чтобы лишить мир людей нового Моцарта или Достоевского? Нового себя?