– Шутки в сторону, Хью, – понизив голос, сказал Эндрю. – Ты бы смог продать свои творения – состоявшиеся и предстоящие?
– Ты хочешь купить мою Искру? – удивился Элмер.
– Называй это как хочешь. Смог бы?
Они перешли на шёпот, чтобы не мешать девушке петь, а остальным – слушать.
– Боюсь, приятель, во всей вселенной не наскребётся такого количества денег.
– Хорошо, но что-то же должно быть? Теоретически. Молодость, красота? Другие заслуги перед человечеством?
Хьюго попытался придумать нечто, чего он желал бы больше всего на свете. Потом все получившиеся варианты сложил на одну чашу воображаемых весов, а своё творчество – на другую. Вторая чаша без колебаний стукнулась о воображаемый пол.
– Нет, Эндрю. Ничего не приходит на ум.
– Почему же?
– Может, потому что твоя физиономия не вызывает у меня доверия.
– Думаешь, я плохо распорядился бы твоими детищами? Или переживаешь, что сам без них станешь никем? Я понимаю, слава слаще любого пирога, особенно, если она добрая.
Хьюго сначала по достоинству оценил мысленный эксперимент, который поставил перед ним коллега, но потом вспомнил, что, по сути, все вопросы он задал себе сам. И так как с самим собой Хью старался всегда быть до прозрачности честным, он ответил:
– Все свои творения я променял бы только на возможность снова их написать. Они помогали мне мыслить и чувствовать, постоянно воспитывали и многому научили. Ты прав, без них я – никто, но не только из-за славы, которую они мне принесли. В них по крупицам собрано всё, чем я жил почти шестьдесят лет, а без этого меня и в самом деле просто не существует.
– Так что же, тебе никогда не хотелось прожить другую жизнь? Тебе что, мало досталось от твоего таланта?
– Хотелось. Когда я ещё и не жил толком – хотелось. Когда жизнь проехалась по мне с присущей ей беспощадностью – хотелось. Когда я впервые разглядел весь масштаб бездны, в которую окунулся и которую собирался покорить – хотелось. Но теперь не хочется. Хотя бы потому что переписать свою жизнь на её закате – это то же, что сдаться в самом конце игры. Ты ведь начитанный человек, знаешь, как легко становится, когда ты побеждён… Так вот я не побеждён, и не променяю тяжесть родных мук на чужую, пустую, бессмысленную лёгкость.
Эндрю мог бы продолжить этот разговор – его было не так-то просто в чём-то убедить – но он замолчал. Хьюго, глядя на его озадаченный и раздосадованный вид, с грустной усмешкой подумал, что его собеседник и в самом деле не может быть настоящим – ведь настоящий Эндрю лез бы под кожу до самого конца.
Никто из них так и не нарушил молчание. Эндрю сидел насупившись, будто напряжённо над чем-то размышляя, а Хьюго… Хьюго смотрел на молодую певицу и вспоминал Зои. Это казалось таким естественным, ведь нимфа на сцене была очень похожа на молодую Зи – так могла бы выглядеть их с Хьюго дочь. Обстановка навевала самые приятные воспоминания, и писатель шёл по их цепочке, как по дорожке из хлебных крошек, пока не осознал, что сон закончился.
Всё, что он увидел в конце – как исчезает за кулисой белое платье.
* * *
Музыка небесных сфер по-прежнему ласкала внутренний слух Хьюго переплетением бесконечных мелодий. Без неё сон был просто невозможен, немыслим – писатель так привык к ней, что почти перестал замечать. И всё же в сочетании с атмосферой нового видения эта музыка рождала неприятный диссонанс – или же какую-то извращённую гармонию.
Вокруг раскинулся полуразрушенный город, уродливый и жалкий, как разграбленный муравейник. Здесь не обитали даже призраки, зато чувствовался запах мертвечины. Развороченные стены домов бесформенными глыбами лежали на дорогах и тротуарах, уцелевшие фасады щерились разбитыми окнами. На столбах беспомощно висели оборванные линии электропередач. В каждом закутке скапливался мусор, собираемый по улицам ветром. Всё это медленно истлевало под палящим солнцем, которое немного скрадывало кошмарность пейзажа, и оттого он становился ещё более зловещим.
Писатель не понимал, что делает здесь – ведь предыдущие два сна были совершенно другими. Он даже попытался вспомнить, что же такого могло просочиться в его подсознание, чтобы породить такую картину, но безрезультатно. Вариантов было либо слишком много, либо слишком мало. Растерянно озираясь, Хьюго наугад двинулся по тонущим в мареве руинам вымершего города.
Но стоило обойти один из домов, и Хьюго словно попал в изнанку театральной сцены – всё оказалось подделкой, рисунками, выполненными на хитро расставленных картонках. То, что писатель принял за трупную вонь, исходило из флаконов, спрятанных между слоями декораций. Даже солнце было ненастоящим – всего лишь мощный прожектор. Растерявшись ещё больше, писатель остановился – и тут же отчётливо услышал пение скрипки.