— Не закапывай свои таланты, сестра, они нужны миру, — пробурчал Ларри, выковыривая мякиш из куска хлеба.
— Помнишь, брат, я записалась на курс медицинской латыни, и вдруг выяснилось, что этот курс для продвинутых. Мне надо было запомнить не только название мышцы, кости, органа, но я должна была знать строение человека. Мне казалось, голова лопнет от всех этих знаний, но я не сдалась и выучила. А когда на каникулах попала на практику в аптеку, то поставила цель изучить названия и действия препаратов. Ощущения были те же самые, что на курсе латыни.
— Ну, да. Ты теперь у нас эксперт на уровне «Энциклопедия растений» — сказал Ларри, уже полностью успокоившись.
— Мне нравится изучать и делать абсолютно разные вещи.
— Ага, если чего-то не хватает, ты чахнешь на корню, — Ларри сосредоточенно обминал мякиш, лепя из него фигурку. По-видимому, удар о землю не прошел для него даром.
— Я не знаю до конца возможности антракса, поэтому буду искать средство, которое поможет решить нашу… проблему. Чтобы можно было доверять…нам.
— Доверие здесь ни при чем, я доверяю и тебе, и Ларри, — я посмотрела на Асанну. — Сейчас я могу быть лишь наблюдателем. Спокойной ночи.
Выйдя в пустынный коридор, притворив за собой дверь, я поднялась на несколько ступенек вверх и обессиленно прислонилась к стене. Лучше бы они забыли об алой драконице навсегда.
Эрвин
Соня ушла, разочарование затопило с головой. Мы толком ничего не придумали, не решили, да и не могли этого сделать. Между нами словно разверзлась пропасть. На одном краю я, Ларри и Асанна, на другом — Соня. На самом деле, мы были в одной лодке. Знание об Искре автоматически делало нас преступниками за недоносительство.
Закричи Соня, затопай ногами, разбей посуду, обвини нас во всех грехах, и то было бы легче. Глядя в окно, я застыл истуканом. Решения нет. Выхода нет. Мы все — заложники ситуации.
— Сестра, помнишь, как папа стельку потерял? — Ларри нарушил молчание, поставив перед собой дракончика вылепленного из хлебного мякиша.
— Стельку? — Асанна нахмурилась, не понимая, к чему он ведет.
Сегодня был день радостных воспоминаний Ларри.
— Ну да, из ботинка. Отец купил себе специальные дорогие стельки и вставил их в башмаки, чтобы ноги не болели. И вдруг, бац! В одном башмаке стельки нет. Он в недоумении, где стелька? Где?! Поднял на ноги весь дом. Головы нам так заморочил этой стелькой, что мы искали всей семьей. А её нет. В тот момент соседка в гости зашла и говорит, на стельке волшба всякая творится, это очень опасно. Кто-то на жизнь отца покусился. И стельку надо искать под крыльцом, туда вороги могут бросить. Я понесся, под крыльцом искал, на коленках ползал и палкой шарил в паутине. Нет стельки! Уж какие мы только догадки не строили, одна страшней другой. А потом мне пришла мысль посмотреть другой башмак. Там было две стельки! К ступне прилепилась или отец сам не так вставил.
— Ну, и что? — Асанна нахмурилась, — посмеялись, когда нашли.
— Не скажи сестра, мы все на стельку повелись. Ты тогда пошла в книжках искать, что там про обувь у колдунов написано. Потому что, стельки. Стельки! — Ларри отправил дракончика в полёт над столом. — Виу! — Ларри посмотрел на меня. — Когда тебя с Соней приговорили к Великой Вершине, как думаешь, что я тогда подумал…?
— Стельки мы склеим, вот что, — я хмыкнул, глядя, как Ларри ставит хлебного дракончика на стол.
— Во-вот! Правильно. А что вышло?
— То и вышло, — буркнул я.
— Я понял, Эрвин, на всякую беду страха не напасешься.
— Тебе, братец, сонеты писать, — мрачно произнесла Асанна, будто это было последним делом для него.
— А что, и напишу. Как вам название «Нерафинированное солнце»? Или «Десять тысяч дверей дверников»?
— Пожалуй, про дверников ты погорячился, — сказал я, — лучше «Вехи пытливого ума». Про абрикосы не забудь.
— Горазд, ты, Эрвин, чужие вехи обозначать. У меня чисто исследовательский интерес про дверников. Страхов много, а жизнь одна.
— Когда ты, мой разговорчивый, таким смелым стал? — спросила Асанна.
— Один со страху помер, а другой ожил. Я с жизнью попрощался, когда… когда с Дюка свалился, — Ларри осторожно погладил хлебного дракончика, по щекам белого китайца покатились слезы, он вытер их рукавом и улыбнулся. — Чего мне бояться, сестра? Даже картины жизни не промелькнули…
На бледном лице моего друга светилась блуждающая, рассеянная улыбка.