Когда паланкин проносили мимо, архимаг снова выглянул из-за парчовой шторы.
– Ты уповаешь на защиту своего хозяина, раб, – заметил он ледяным голосом. – И оттого так смел. Только не забывай, что твой хозяин, к нашему величайшему сожалению, стар и болен, а ты – еще молод. Если тебе думается, что с годами все забудется, то не надейся.
Юлиан усмехнулся и тихо ответил, дабы сказанное долетело лишь до ушей архимага, но никак не до любопытной толпы, выглядывающей из окон.
– Даже не смею предполагать такое, достопочтенный. Мне думается, что вы и сами с этим согласитесь, если вдруг решите прогуляться у воды.
Глаза его мстительно блеснули. Ему вспомнился тот день на берегу пруда. И хотя он не злопамятствовал по мелочам, но обиды, что наносились тем, кого он любил, запоминались им всегда остро. И почему-то он пребывал в уверенности, что и Вериатель была того же мнения.
Ответом на скрытую угрозу стало молчание. А Юлиан в душе обрадовался, что сейчас рабский обод на его шее защищает его куда лучше, чем защитила бы даже сотня оберегов. Защищает, впрочем, только пока старик Илла жив и ни мгновением дольше.
Штора задернулась. Паланкин унесли двенадцать рабов. Ну а Юлиан энергичной походкой направился следом за ними, чтобы поспеть к особняку как можно скорее.
Пока Юлиан шел по брусчатке, омытой дождями и блестящей от света фонарей, окаймляющих улочку, он не переставал думать о том, когда ему теперь назначить время побега.
Возможность сбежать у него появилась давно, еще с тех пор, как здоровье Иллы Ралмантона сильно пошатнулось, и тот по принуждению лекарей каждый пятый день стал проводить дома за чтением, работой и процедурами. В эти дни Юлиану позволялось покидать особняк и ходить в пределах городских стен вместе с охраной, от которой скрыться в узких улочках не составляло труда.
Тогда, получив долгожданную свободу, он поначалу решил незамедлительно покинуть Элегиар. Юлиан хотел взять волшебный мешок и направиться в Ноэль к матушке, чтобы там упасть ей в колени, уронить черноволосую голову на ее ладони и поделиться своими невзгодами, попросить все объяснить. Все-таки три десятилетия он был ей любимым сыном. Сомнения насчет Мариэльд, запавшие в его душу, год назад были еще слабыми всходами. Юлиан не хотел и не мог поверить, что она намеренно предала его и подставила под удар, отправив с Вицеллием.
В те дни им еще придумывались всякие объяснения, чтобы обелить ее, строились безумные догадки, и поэтому он еще стремился в Ноэль, думая, что обретет там покой.
Первая неловкая попытка покинуть город привела к тому, что Юлиан нос к носу столкнулся с магом Габелием, который в свой выходной день заспешил домой в Мастеровой город, к семье. Тогда маг любезно пригласил веномансера к себе в гости на улочку Краснолентную, и, не смея отказать, тот полдня провел в окружении галдящей ватаги внуков целителя.
– Вы вместе с Дигоро приходите, – говорил Габелий, снимая с шеи вопящего ребенка, который требовал внимания, – Я закажу кровь для вас на рынке. Ты не думай, нет-нет, это не в тягость мне, да и я не бедный человек благодаря нашему хозяину. Хоть я и провожу с вами времени больше, чем с семьей, но мне очень приятно ваше клыкастое общество. И не улыбайся так, Юлиан. Не вру я, боги мне свидетели!
И Юлиан кивал и улыбался, вспоминая Малые Вардцы с их дружными семьями. Хороший старик был, этот Габелий, хотя порой и страдал припадками болтливости и жалости к самому себе.
На второй попытке веномансер отправился в лавку алхимии, откуда планировал сбежать, но… Он так и не вышел оттуда до заката, завороженный ассортиментом. Сотни ящичков окаймляли стены, а в воздухе алхимической лавки стоял насыщенный травяной аромат; борькор, Леоблия красная в порошке, Ала-Убу, Аконит, Песнь девы в жидком состоянии – глаза разбегались от средоточия ядов в одном месте. Здесь было все, чтобы отравить полгорода! Не зря, ох не зря веномансия и алхимия так жестко контролировались, а отпуск ингредиентов полагался только по бумагам, скрепленным печатями. Да не простыми канцелярскими печатями, а личными консульскими – это что касалось смертельных ядов. И вместо того, чтобы сбежать, Юлиан купил все ингредиенты для противоядий по доверенной грамоте Иллы Ралмантона и вернулся в особняк. Там он еще долго пребывал под впечатлением, что в этом прекрасном городе можно найти все – только и успевай распахивать кошелек.
Чуть погодя его подозрения насчет матушки стали крепнуть. Всходы недоверия разрослись в сорняки, что оплели душу лозой, и вот Юлиан уже не так отчаянно рвался в Ноэль, где мог не только не найти ответа, но и угодить в очередную передрягу. Теперь же, после впитанных воспоминаний слуги Амая, подозрения и вовсе обратились уверенностью, что здесь замешан еще и Пацель, который вполне мог заставить Вицеллия отвести своего ученика на смерть, чтобы обеспечить его лживой историей. Но зачем? Юлиану не нравилось то, что происходило; будто мутный рой из опасностей гудел над ним, облеплял тело, кусал и жег.