— Сегодня ничего не получается. Это долгая история. Надо рассчитывать только на то, что держишь в руках.
«Неужели он не хочет есть? — думал 509-й. — Что он болтает? Неужели у него от голода не разрывается желудок на части?»
— Лео, — сказал он, с трудом шевеля тяжелым языком, — подумай о Ломане. Если она доберется и до нас, будет поздно. Теперь каждый день на счету. Нам больше не нужно думать на целые месяцы вперед.
Со стороны женского лагеря донесся крик — тонкий и жалобный, словно зов испуганной птицы. Там какой-то мусульманин стоял на одной ноге, простирая руки к небу. Второй пытался его сдержать. Казалось, будто они танцуют перед темными кулисами неба странно-нелепое «па-де-де». Мгновение спустя они оба рухнули наземь, как два высохших деревца, и крик смолк.
509-й повернулся.
— Если мы станем такими, как эти, нам уже ничто не поможет, — сказал он. — Тогда нам крышка. Навсегда. Мы должны защищаться, Лео.
— Защищаться? Как?
— Защищаться, — уже спокойнее повторил 509-й. Он вновь обрел способность видеть. Запах хлеба уже не ослеплял его. — Чтобы выжить, — шепнул он почти беззвучно на ухо Лебенталю, — и отомстить…
Тот отпрянул:
— Я не хочу даже думать об этом!
509-й усмехнулся:
— Тебя никто и не заставляет. Ты только добывай жратву.
Лебенталь помолчал немного. Потом сунул руку в карман, достал деньги, пересчитал их, держа перед самыми глазами, и протянул 509-му.
— Здесь три марки. Последние. Теперь ты доволен?
509-й молча взял деньги.
Лебенталь разложил на земле хлеб и картошку.
— Чертовски мало — на двенадцать человек. — Он принялся считать.
— На одиннадцать. Ломан уже ничего не хочет. Да ему и не нужно уже ничего.
— Хорошо. Одиннадцать.
— Отнеси все Бергеру, Лео. Они ждут.
— Ладно. Вот твоя порция. Будешь ждать, пока они не вернутся?
— Да.
— Время еще есть. Они пойдут обратно не раньше часа, а то и двух.
— Ничего. Я подожду здесь.
Лебенталь пожал плечами.
— Если они опять принесут столько же, так не стоит и ждать. За такие деньги я могу и в Большом лагере добыть то же самое. Это же надо — такие цены! Ну и стервы!
— Да, Лео. Я попробую в этот раз быть умнее.
509-й опять забрался под пальто. Ему было холодно. Хлеб и две картофелины он держал в руке. «Сегодня ночью я ничего есть не буду, — подумал он и сунул хлеб в карман. — Я подожду до завтра. Если выдержу, значит…» — Он не знал, что это значило бы. Что-то такое… Что-то важное. Он попробовал понять — что, но ничего не получалось; мешали две картофелины в руке, одна большая и одна крохотная. Они были сильнее его. Он не выдержал, сунул в рот маленькую картофелину и проглотил ее в мгновение ока. Потом начал медленно-медленно жевать большую. Он не ожидал, что голод после этого станет еще невыносимей. Ему как ветерану следовало бы давно усвоить это; так было каждый раз, и каждый раз в это не хотелось верить. Он облизал пальцы и в отчаянии укусил себя за руку, чтобы не дать ей выхватить из кармана хлеб. «На этот раз я не позволю себе сразу же проглотить весь хлеб, как раньше! — думал он. — Я подожду до завтра. Сегодня я выиграл поединок с Лебенталем. Ему пришлось отдать мне три марки. Меня еще не сломали. У меня еще есть воля. Если я выдержу и не съем хлеб до завтра, значит… — В голове его шумел тяжелый, черный дождь. — Значит.. — Сжав кулаки, он посмотрел на горящую церковь. — Значит… Вот оно! Наконец-то: значит, я не животное. Не мусульманин. Не просто ходячий желудок, ненасытная утроба. Я ведь уже… это ведь… — Слабость вновь навалилась на него, рассудок грозил уступить искушению. — Я уже говорил это Лебенталю, но тогда у меня еще не лежал в кармане кусок хлеба. Говорить легко… Это ведь… сопротивление… это ведь… попытка снова превратиться в человека… это — начало…»
Глава шестая
Нойбауер сидел за столом в своем кабинете. Его собеседник, капитан медицинской службы Визе, маленький, похожий на обезьяну, с веснушками на лице и растрепанными рыжеватыми усиками, устроился напротив. Нойбауер был не в духе. И в его жизни бывали такие дни, когда все валится из рук и все дела идут наперекосяк. Последние новости в газете были слишком уж уклончивыми; дома Сельма замучила его своим нытьем; Фрейя бесшумно, как привидение, ходила по квартире с подозрительно покрасневшими глазами; два адвоката закрыли свои конторы в его торговой фирме, а тут еще является этот несчастный врачишка и надоедает ему своими просьбами.
— Сколько же вам нужно людей? — буркнул он недовольно.
— Пока хватит шести. С достаточно высокой степенью истощения.
Визе не имел отношения к лагерю. У него была небольшая клиника за городом, и это служило ему основанием считать себя деятелем науки. Он, как и некоторые другие врачи, занимался опытами над живыми людьми. Лагерь уже не раз предоставлял ему для этой цели заключенных. Он был в приятельских отношениях с бывшим гауляйтером, поэтому ему не задавали лишних вопросов. Трупы всегда аккуратно возвращались в лагерь и сдавались по всем правилам в крематорий. Этого было достаточно.
— Значит, вам нужны люди для клинических экспериментов? — спросил Нойбауер.
— Совершенно верно. Исследования для военной медицины. Пока, разумеется, секретные. — Визе улыбнулся, обнажив неожиданно крупные зубы, прятавшиеся под усами.
— Так-так. Секретные… — засопел Нойбауер. Он терпеть не мог этих высокомерных интеллигентов. Суют везде свой нос, корчат из себя неизвестно что и отбивают хлеб у старых бойцов, ветеранов партии. — Людей вы можете брать, сколько захотите. Мы будем только рады, если они еще хоть на что-нибудь сгодятся. От вас требуется только одно — письменное распоряжение.
Визе изумленно вскинул брови:
— Письменное распоряжение?
— Конечно. Письменное распоряжение вышестоящих инстанций.
— Но позвольте!.. Я не понимаю…
Нойбауер с трудом сдержал довольную усмешку. Он заранее предвидел реакцию капитана.
— Я и в самом деле ничего не понимаю, — повторил капитан. — До сих пор я прекрасно обходился без всяких бумаг.
Нойбауер знал это. Визе обходился без бумаг, потому что был приятелем гауляйтера. Но гауляйтера из-за какой-то темной истории отправили на фронт, и это давало Нойбауеру блестящую возможность насолить капитану.
— Да ведь это же чистая формальность, — охотно пояснил он. — Если армейское командование похлопочет за вас, вы без всяких проблем получите людей.
Визе был меньше всего заинтересован в этом. Армию он упомянул лишь для отвода глаз. Нойбауер знал и это. Визе нервно теребил усики.
— Я решительно не понимаю. До сих пор я получал людей без всякой волокиты.
— Для экспериментов? От меня?
— Здесь, в лагере.
— Тут, должно быть, какое-то недоразумение. — Нойбауер потянулся к телефону. — Сейчас мы все выясним.
Ему нечего было выяснять. Он и так прекрасно все знал. После нескольких фраз он положил трубку.
— Все как я и предполагал, господин доктор. Раньше вы просили людей для легкой работы. И, разумеется, получали. В таких вещах наш отдел труда обходится без формальностей. Мы ежедневно обеспечиваем рабочей силой десятки предприятий. При этом люди остаются в распоряжении лагеря. В вашем случае все несколько иначе. Вы требуете людей для клинических опытов. Тут необходимо специальное распоряжение, так как заключенные официально покидают лагерь. Без приказа я не могу этого позволить.
Визе покачал головой.
— Какая разница? — заявил он раздраженно. — И раньше людей точно так же использовали для экспериментов, как и теперь.
— Этого я не знаю! — Нойбауер откинулся назад. — Я знаю только то, что сказано в документах. И я думаю, будет лучше, если мы все оставим как есть. Это явно не в ваших интересах — привлекать внимание властей к этому маленькому недоразумению.
Визе помолчал немного. Он понял, что сам попался на удочку.
— А если бы я попросил людей для легкой работы? Тогда бы вы выделили мне шесть человек?