— Нет, он просто упомянул, что вообще их пребывание в Нампе оказалось ошибкой, и он советует мне туда не соваться.
— Что? — Теперь я рассердился уже не на шутку. — Он пытался отговорить тебя от поездки в Нампу и не сказал — почему?
— Он только сказал… что это может быть… опасно. Но если мне действительно очень надо туда… то я должна быть осторожна…
— Ушам своим не верю! — взорвался я. — Где фон?
Но, когда я позвонил Магнусу Велхевену, автоответчик сообщил, что папаша Эрики и большая часть его группы в настоящее время находятся на глубине 270 футов, принимая участие в соревнованиях по ватертону на Большом Барьерном рифе, и с ним невозможно связаться еще около тринадцати часов.
— Просто ужасно, — пробормотал я сквозь зубы, резко останавливая пузырь. — Мы всего в двадцати минутах лета от Завета, а я только сейчас узнаю…
Эрика обняла меня за плечи.
— Милый, неужели из-за какого-то дурацкого…
— Дурацкого? Он же ясно сказал, что это опасно. Когда человек, зарабатывающий себе на жизнь прыжками из пузыря с высоты 40000 футов, говорит, что это опасно, то будь я…
— А вот теперь уже ты сам говоришь глупости! — перебила она меня почти столь же резко, как и я ее. — Он остается в живых, прыгая из пузырей с 40000 футов, благодаря осторожности, невероятной, почти навязчивой осторожности. Он беспокоится буквально обо всем. И именно поэтому он до сих пор жив. Ты просто перепутал профессиональное беспокойство с личным. Для него я по-прежнему его малышка, которой все еще три годика, и все еще совершенно беспомощная. Или ты забыл: ведь именно для этого и существуют родители. Как может нечто, случившееся еще до моего рождения — двадцать пять или тридцать лет назад, — все еще представлять для меня опасность?
Довод произвел сильное впечатление с учетом того, что я зарабатывал на жизнь, как раз защищая людей от всевозможных опасностей. И если уж я не смогу защитить свою любимую Эрику от своры каких-то гималайских придурков, то кто же тогда сможет?
Поэтому я неохотно позволил ей уговорить меня лететь дальше — в Нампу. И это стало худшей ошибкой в моей жизни.
Глава 9. Ной и его ковчег
— Ваш большой палец, пожалуйста, — с легким акцентом потребовал пограничник.
— Это еще зачем?
— Само собой, чтобы проверить ваш генеареф. А разве в других клавах у туристов не производят такой проверки?
Я отпустил ему самую мрачную из своих улыбок.
— Разумеется, нет. И я вовсе не турист. Я прибыл к вам по приглашению…
— Это совершенно неважно. Даже если вы прибыли по приглашению самого преподобного Шема, мы все равно должны проверить ваш генеареф.
— Я непременно подам жалобу в Организацию Свободных Соединенных государств, — моя улыбка стала еще мрачнее, а, кроме того, пожалуюсь на вас и самому преподобному Шему. — В принципе, ничего такого в том, что каждый обитатель нашего мира, кроме всего прочего, имел свой собственный номер во всемирной и непогрешимой базе личных данных. Это лично я испытывал ненависть к самой идее, а в особенности при мысли о том, что какие-то важные и не очень важные части организма до десятитысячной доли нуклеотидной последовательности моей спирали ДНК были извлечены из утробы матери за три месяца до моего рождения и кем-то классифицированы. Я, уникальный и удивительный Ларри Мэдиган, с писком вошел в этот мир в качестве всего-навсего еще одного из миллиардов и миллиардов генеарефов, хранящихся в пекинской базе данных. И умру я тоже с тем же самым непреложным генеарефом…
Всей душой ненавидел я и маленький белый пузырь-камикадзе, внезапно появившийся у нашего борта и прилепившийся к нему, когда «Мечта Сорвиголовы» пересекала невидимый барьер, отделяющий нас от Нампы. Он на шести языках отдал нам приказ передать управление пузырем пограничному посту Завета. В случае неповиновения мы имели право либо повернуть назад — туда, откуда мы прибыли — либо быть расстрелянными силами ПВО.
— Это мои приятели, Сыновья Ноя, — сообщил я Эрике. — Теперь я начинаю понимать, зачем им нужна защита, и почему твой отец хочет, чтобы ты держалась от них подальше. Еще не поздно вернуться.
— Нет, — она твердо покачала головой, и тогда я передал управление Завету.
Под нами промелькнула симпатичная зеленая долинка, выглядевшая удивительно маленькой и беззащитной среди окружавших ее горных заснеженных вершин. Когда пузырь начал снижаться, я заметил, что в ней, притулившись к трехтысячефутовому утесу, ютится скопище зданий, достаточно обширное, чтобы его назвать городком. Впереди, на самом краю поселения, виделся тускло-коричневый купол. На его поверхности открылась диафрагма, пузырь пролетел сквозь нее и благополучно приземлился. Я шутливо обратился к Эрике: