— Ты что здесь делаешь? — не менее громко заорал один из них. — Какого черта там…
— Там висит пузырь, из него по нам стреляют, вот какого там черта! А сюда я закатился, чтобы спасти свою жизнь! — я решил разыграть негодование, в основном, потому, что ничего более полезного придумать сейчас не мог. — Вы-то сами обалдели, или как?! Почему это вы позволяете себе так обращаться с невинными ту…
Договорить я так и не успел, поскольку все мы вдруг начали подпрыгивать и корчиться от боли, будто нас бросили в чан с разъяренными рыжими муравьями. Последнее, о чем на фоне почти невыносимого страдания я успел подумать, что кто-то почти в упор угостил нас из нейродеструктора, и что человек, позволивший сделать с ним такое, и в самом деле слабоумный янки…
После этого нервные связи у меня в мозгу перестали функционировать вообще, и дальнейшее попросту перестало меня интересовать.
Глава 28. Старый приятель
Когда я, наконец, пришел в себя, то понял, что обстановка изменилась только к худшему.
У меня оказались крепко связаны руки и ноги, а рот заклеен скотчем. Кроме того, меня, как и двух охранников, перетащили в какое-то другое помещение так называемой таверны.
Комната выглядела довольно большой, но без окон, и у меня возникла твердая уверенность, что находится она глубоко под землей. Возможно, какое-то неиспользуемое бомбоубежище или необыкновенно вместительный погреб для картошки. А может, и просторная камера пыток. Теперь в нее втиснули несколько сотен мужчин и женщин, они валялись друг на друге, будто здесь разыгрывалась самая крупная на свете оргия. Мы все находились в одном положении: нас увязали, как индюшек на День Благодарения. Хотя большинство из них были в форме: кто-то в голубых мундирах деревенских полисменов, другие — в серой форме охранников, вроде тех, с которыми я недавно свел краткое знакомство. Некоторые из пленников истекали кровью, а кое-кто, похоже, уже и умер.
Тишину нарушали лишь редкие стоны.
Я время от времени поскрипывал зубами — перегруженные нейродеструктором нервные пути время от времени причиняли мне острую боль — и ждал. Через некоторое время я обнаружил, что одно из лежащих на мне тел — это труп молодой женщины.
От этого ожидание стало еще более мучительным, но делать нечего.
Или все же есть? Разве я уже один раз — неужели еще сегодня утром? — не пробовал говорить в передатчик на шее, не шевеля губами? Я и так совершенно не мог ими пошевелить. Так почему же не попробовать?
— Эрика! — едва слышно прогудел я горлом. — Яйцо, Поплавок, Невидимка! Это Ларри. Боюсь, я угодил в переделку…
Я продолжал рассказывать им о происшедшем, но понятия не имел, слышат ли они меня, когда в дальнем конце помещения открылась дверь, и появилось четверо мужчин в черной форме. Двое остались у двери, направив на нас плазменные ружья. Двое других принялись методично обыскивать тела. До того, как они подошли, у меня нашлось вполне достаточно времени, чтобы как следует рассмотреть их. Впрочем, в них не было ничего примечательного, кроме того, что они нагнали на меня страху. На мешковатой форме никаких знаков различия, а блестящие черные боевые шлемы почти полностью скрывали лица. Если они намеренно старались выглядеть как можно более зловеще, это им вполне удалось.
Чуть позже они снова исчезли за дверью, унося с собой мой бумажник и все остальные мелочи, обнаруженные у меня в карманах, за исключением хронометра — и передатчика на шее. Я с облегчением перевел дух. Дела обстояли и так хуже некуда, а теперь я еще и остался без гроша.
И только несколько часов спустя я понял, что может быть и гораздо хуже.
Кровотечение у большинства моих раненых товарищей по несчастью к тому времени вроде бы прекратилось, возможно, потому, что большинство из них уже умерло от потери крови. Однако стоны и приглушенные крики становились все громче. В воздухе стояла ужасная вонь. Лежать под трупом неизвестной женщины становилось все труднее и труднее. Наконец снова открылась дверь. На этот раз появилось уже шестеро мужчин в той же иссиня-черной форме. Они, не задерживаясь по пути, стали пробираться сквозь этот буквально дантовский ад, заваленный мертвыми телами, прямо к Ларри Мэдигану.
Я, невинно моргая широко открытыми глазами, уставился на них.
Они несколько мгновений разглядывали меня из-под своих шлемов. Наконец один затянутой в перчатку рукой приподнял забрало. Стали видны нос, рот и пара старомодных очков с толстыми стеклами, скрывающими пару добродушных карих глаз. Гадать о том, нет ли у него на голове редеющих каштановых волос и торчащих ушей уже не приходилось. Я сразу узнал своего старого знакомого из Нампы, преподобного Шема.