– Хватит ныть и хмуриться, иначе у тебя будет куча морщин! Ты молода, прекрасна, и благодаря мне мир наконец-то может взглянуть на твои стройные ноги! – отвечает она, указывая на упомянутую часть тела. Можно подумать, что обычно я провожу свою жизнь в мешке из-под картофеля.
Сама того не замечая, я снова сморщила нос и вдобавок высунула язык, просто потому что мне так захотелось и потому что у меня нет другого ответа наготове.
Джун тем временем все пытается взглянуть поверх голов людей. Я же, наоборот, давно забросила это занятие, поскольку в отличие от подруги, несмотря на эту адскую обувь, во мне все равно меньше ста семидесяти сантиметров. Кроме того, мои каблуки кажутся просто смешными по сравнению с ее.
– Тебе здесь понравится, – говорит Джун в сотый раз, и каждый раз ее голос звучит все убедительнее.
Она сжимает сумочку, которая хранит в себе больше, чем можно подумать. Я не помню, чтобы Джун когда-либо выходила из дома без своего походного набора косметики и какой-нибудь шоколадки. На моих губах появляется улыбка, когда я смотрю на нее, пока она чуть ли не подпрыгивает в ожидании нашей очереди и продолжает вытягивать шею, чтобы понять, из-за чего мы продвигаемся так медленно.
– Когда же мы наконец сможем войти, – бормочет она, слегка выпячивая нижнюю губу.
– Приятно видеть, что время без меня не изменило тебя и не сделало более терпеливым человеком, – ехидно произношу я, едва сдерживая смех, особенно когда она бросает на меня взгляд, полный притворного возмущения, и скрещивает руки на груди.
– Я могу быть терпеливой. Когда это по-настоящему важно и когда я знаю, что в этом есть смысл. И так случается довольно часто. Ну, иногда…
Когда она поднимает брови, размышляя об этом, я прекращаю бороться со смехом и начинаю хохотать в голос. Невероятно, что человек, который заставлял меня «делать по одному шагу за раз» на протяжении всей моей жизни, в то же время был самым нетерпеливым человеком в мире! Причем вряд ли сейчас была причина для такого волнения, потому что очередь впереди нас была уже не такой длинной. Я давно уже могла разглядеть секьюрити и зону досмотра у входа, через которую они с определенным интервалом пропускали людей.
– Ты уже говорила с Марой и Дейвом? – Вопрос внезапно вырывается у меня, и как только слова покидают мой рот, я немедленно сожалею о них. Мы с Джун знакомы столько, сколько я себя помню, и со мной и моей семьей она провела больше дней, чем у себя дома. Я понимаю, что ей не нравится говорить об этом, потому что эта тема причиняет боль, но я не теряю надежды, что они с родителями смогут в конечном итоге воссоединиться и стать настоящей семьей.
Ее глубокий вздох, быстрый взгляд, и я уже убеждена, что она не ответит, но тут я слышу ее мягкое: «нет». Почти механически она теребит прядь своих волос, но кажется, сама еще не привыкла к тому, что ее волосы стали короче. Видимо, она была в парикмахерской всего несколько дней назад. Наверное, поэтому она еще не сказала мне о новой прическе. Она предпринимает вторую попытку, на этот раз подняв руку повыше, и наконец цепляется за кончики своих некрашеных белокурых волос и начинает крутить прядь между пальцами.
– В самом начале семестра я пыталась позвонить маме с папой, но попала только на автоответчик. Затем я попробовала набрать рабочий номер и мобильный. Я звонила практически каждую неделю. И никто не ответил.
Этого она мне не рассказывала.
Джун замолкает, поэтому я беру ее свободную руку, она оказывается холоднее, чем я думала. На короткое время она зажимает мою ладонь и сразу пытается улыбнуться.
– Все в порядке, Энди. У них просто нет времени. Так ведь было всегда. О, смотри, мы следующие.
Недовольная внезапной сменой темы разговора, я смотрю вперед. Верно. Я и не успела заметить, как мы продвинулись так далеко. Джун, конечно, мастер переводить тему. Я единственный человек, перед которым ей не нужно надевать маску, не нужно притворяться, что ей все равно и что она не переживает из-за того, что ее родители не были рядом в течение двадцати одного года. Однажды у Джун даже появилась своя комната в нашем доме, и…