А еще, у нас есть некоторые финансовые проблемы. Видишь ли, штука сезонных работ, таких как фермерство, заключается в том, что ты получаешь сразу большой приток денег, на которые ты должна жить до следующего года — или до послеследующего, если с урожаем что-то случится. Я повидала немало начинающих фермеров, считающих, что они могут хорошо прожить на деньги, что к ним приходят осенью, и, когда внезапно обрушивается особенно плохая зима, они идут, с шапками во ртах, попрошайничать у нас. И пока нам удается зарабатывать достаточно денег в бумагах, чтобы поддерживать нас на плаву — для нас это не беда. Но проблема заключается в непредвиденных, непредсказуемых разовых расходах. Бабуля Смит по-прежнему нуждается в новом бедре. Биг Макинтошу нужно вылечить спину. Амбару требуется перестройка. Потеряли часть урожая из-за Синего Листа. И пока мы в темной полосе, нельзя с уверенностью сказать, останется ли у нас достаточно средств, чтобы покрыть любую катастрофу, которая еще может случиться в этом году. Так что я волнуюсь, и я волнуюсь также о том, чего еще не произошло, и я ничего не могу с этим поделать, а это самая худшая разновидность беспокойства.
Хорошие новости, впрочем, следуют за плохими, к тому же ведь нет никакого смысла в заполнении всего письма жалобами и страданиями. У меня отличное здоровье, что можно назвать благословением, на которое всегда можно рассчитывать в первую очередь, и, если есть хоть какое-то здравомыслие, которым можно воспользоваться. Я давно уже планирую ирригационный канал, что пройдет через центр поля, и в голове все складывается замечательно.
Я несколько раз приглашала Пинки, чтобы мы могли готовить вместе, и, после некоторых упрямых споров о вкусах, мы приняли вызов друг друга, что мы должны научиться готовить такую еду, какую никогда раньше не делали. Я хочу попробовать себя во французской кухне, потому что Пинки ничего подобного от меня никогда бы не ожидала. Ты же знаешь, что во французской кухне везде используется вино? Действительно, абсолютно везде, ни одно блюдо без него не обходится. Вся французская поваренная книга кажется чем-то вроде заговора семьи Берри, благодаря которому они держатся в деле, и я не смогу такое провернуть без привлечения их внимания.
Что еще? Вайнона загнала лису в Рейхенбахские водопады, ну, знаешь, там где смоляные ямы. И она там застряла… Ужасно трагично — по прежнему сама мысль об этом оставляет у меня во рту мерзкий привкус. Видишь ли, Рарити успела ей на помощь раньше, чем я и, когда в следующий раз я увидела мою бедную собаку, она была уже расчесана и украшена до неузнаваемости. И эта дворняжка даже возгордилась своим новым стилем, начала бояться даже крохотного пятнышка грязи, способного испортить такую ухоженную прическу. Нет ничего хуже возгордившейся дворняжки. Пришлось взять ее и бросить в свинарник. Она дулась часами, но, в итоге, забыла все произошедшее примерно к обеду, после чего мы снова стали лучшими друзьями. На собаку можно положиться всегда.
Пинки Пай опять творит странное, но не в плохом смысле. Она, конечно, печалится о том, что тебя и Рейнбоу нету рядом и скука уже ее буквально распирает — ну, знаешь, как это бывает, что чувствуешь в воздухе прямо перед тем, как налетит гроза? Чувство, что тебе надо бежать и прятаться в укрытие. Что-то в этом роде я ощущаю рядом с Пинки Пай. Она что-то планирует, и я, если честно, боюсь спросить что.
Кто действительно вызывает беспокойство, так это Флаттершай. Она плохо справляется со своей печалью по Рейнбоу Дэш и определенно чахнет из-за чего-то. Она сама пытается написать письмо, но при этом постоянно спрашивает совета у этого своего вороватого кролика, что кажется мне неблагодарным делом, под любым углом, как ни посмотришь. Я аж отсюда слышала крики, когда Пинки стащила и отправила черновик Рарити. И хотя драма была действительно страшной, я по-прежнему борюсь с желанием сделать то же самое с письмом Флаттершай к Рейнбоу. Это чувствуется явно, что девушке нужна хоть какая-то помощь.
О да, кстати, по тому поводу. Я обещала, что сделаю Рарити одолжение, и передам тебе, цитирую: «Я считаю, это должно быть во всеобщих интересах, чтобы тот отправленный черновик никогда не был доставлен». Она также сказала что-то по поводу «Буду навечно в твоем долгу», на всякий случай, если ты вдруг однажды захочешь это ей упомянуть.
Ох, проклятье, я только что поняла, что занимаюсь тем, что обещала тебе не делать — говорю о делах всех остальных пони, вместо своих. Извини. Что еще я могу сказать про себя?
Ну…
Ну, солнце сейчас садится, пока я пишу эти строки. Я сейчас на обрыве Бурого Холма, оглядываю сады. Небо красное с золотом, с огромными облаками, которые выглядят так, будто какой-то неаккуратный художник пролил краски на свое творение. Обычно, я прихожу сюда, чтобы планировать — вид позволяет разделять поля на участки в моих глазах равно, как и в моей голове. Недостатком этого является то, что это место намертво связало себя с работой. Но написание письма понастоящему исцелило меня, и я только сейчас осознала, как же здорово быть здесь, впервые, за долгое, действительно долгое время. Хотела бы я, чтобы ты тоже была здесь, со мной, Твайлайт. Хотела бы я рассказать тебе все это лично.