— Я поеду домой, хлопцы. Простите. Все будет хорошо.
— Ты переутомился, друг. Посиди несколько дней дома, отдохни как следует. Не будь таким неистовым в работе, хватаешься за все сразу. По дороге домой в машине-такси у Сухова пошла носом кровь. Если бы это случилось несколько минут раньше, меня не отпустили бы из клиники, госпитализировали, — подумал. Сухов. — И, пожалуй, так было бы лучше. Дома Серафим. Насколько он вырос? Без присмотра… Страшно подумать…
Подойдя к своей двери, Антон долго стоял в нерешительности, он опасался заходить, боялся увидеть то, что и представить себе трудно.
Однако ничего не случилось. И Серафим почти не изменился, хотя и подрос заметно, но никаких метаморфоз с ним не произошло.
Серафим вышел к Сухову из его кабинета, одетый в старый костюм Витасика, с книжкой в руках.
— Молодец, Антон. Сегодня ты не поздно. А я читаю. Заинтересовался Диалектикой существования. У тебя неплохая библиотека. Мне нравится у тебя.
— Ты что-нибудь ел?
— Да. Спасибо. Я прекрасно позавтракал. Я съел твою Веронику.
— Ну, какой же ты тонкокожий. Да пошутил я просто. Все в порядке с твоей Вероникой. Витасик в школе. Аленку я сам в садик отвел…
— Ты отвел?
— А чему ты удивляешься? Или недоволен? Мог бы и сам отвести дочку в садик пораньше, — произнес Серафим, точно копируя интонации Вероники.
— А как Вероника восприняла это?
— Вероника? Она уже не боится. Она даже полюбила меня. С Вероникой мы поладили. Не волнуйся. Пошли к тебе в кабинет, нам нужно серьезно поговорить. Что это у тебя? Вот здесь, на щеке… кровь?
— А-а… Во время операции… Забыл вытереть. Серафим громко рассмеялся:
— Ну и даешь ты, Сухов! Хирург-кровопийца! И на губе вон кровь. Вытри. Но ты молодец, Сухов. Пришел рано, и я тобой доволен. Взяв Антона за руку. Серафим повел его в кабинет.
— Садись, Антон. Вчера ты хотел услышать, откуда я свалился на твою голову. Сейчас я тебе все расскажу. Но слушай внимательно, не торопись с выводами. И… верь каждому моему слову, иначе сказанное потеряет всякий смысл.
— Продолжишь читать свою поэму? — довольно грубо перебил его Сухов. — Я помню ночь, и колыбельку, и колодец… Так, кажется?
— Напрасно иронизируешь, — чеканя каждое слово, произнес Серафима-Это лишний раз доказывает то, что земляне пребывают на низком уровне развития. Вот так, Сухая. Надеюсь, ты все же понял из моих слов, что я существо неземное. Но создан подобно землянам.
Сухов опустился в кресло за столом и отметил про себя, когда он сказал вундеркинду о крови на щеке, которая осталась якобы после операции, то Серафим не заподозрил обмана.
— Ты не слушаешь меня? — удивленно спросил малец. — Почему?
— Устал очень, — постарался спокойно сказать Сухов.
— Сложная была операция?
— Да. Очень сложная. — Сухов поднял глаза на Серафима. Их взгляды встретились… Представляя операционную, он внушал себе спокойствие. Стараясь поверить в собственную ложь.
Если я перестану волноваться и не буду оформлять мысли словами… К черту все внутренние монологи! Серафим не должен догадываться, о чем я думаю…
Понятно, что и эти мысли Сухова не материализовались в слова, хотя думал он именно так. Он заставлял себя не думать как раз об этом. И ему легко удавалось понимать себя без слов. Похоже было на то, будто он пьет воду не глотая. Вода льется в рот, хочется глотнуть, но ему известно — этого делать нельзя, вода приятно холодит, стекая в желудок.
— Так слушай меня, Сухов. Ты даже даже догадываешься, насколько все это серьезно для тебя. Если б ты только знал, то не сидел бы сейчас, как мокрая курица. Нет, серьезно, Сухов, почему ты такой бледный? Ты плохо чувствуешь себя?
— Устал очень.
— Так, может, отдохнешь?
— Нет. Все в порядке. Рассказывай, Серафим, дальше. Остановился ты на том, что ты — существо неземного происхождения, хотя и создан по подобию землян…
— Да, Антон. Я действительно помню ту ночь, когда меня создали. По крайней мере, мне кажется, что помню себя даже одноклеточным. Вокруг — какая-то мерцающая темнота, живая темнота. — Серафим, зажмурив глаза, говорил приглушенно, заговорщически. — Я чувствовал, понимал ту темноту всем своим существом, всем телом. Она была доброй, та ночь, ночь моего рождения. Клетка разделилась, и поначалу мне казалось, что я стал существовать в двух особях, но очень быстро понял — мы настолько зависимы и связаны друг с другом, что составляем нерасторжимое целое. А потом каждая из этих клеток поделилась, затем следующие… Я очень быстро привык к собственной множественности. Антон, дай мне, пожалуйста, лист бумаги и карандаш… Благодарю… Итак, я постепенно рос. И вот однажды, в какое-то мгновение ночь взорвалась — и я прозрел. Скажу откровенно, я не был от этого в восторге, каждая клеточка болела, все во мне протестовало. Но мне предстояло развиваться дальше. — Серафим говорил и одновременно рисовал что-то на бумаге. — Знаешь, Антон, как странно и неприятно сознавать собственные тщедушие и уродство. Огромная голова, хвост… Конечно, если бы не дано мне было знать, каким я должен стать через несколько месяцев, то, безусловно, смирился бы со всем и казалось бы мне, что более совершенное существо и выдумать трудно. Но я-то понимал — все во мне уродливо. Часто закрывал глаза, только бы не видеть себя подольше, а потом насладиться переменами, происшедшими за несколько часов… — Отложив карандаш, Серафим протянул Антону рисунок. — Вот посмотри, Сухов, понравятся тебе такие существа?
На рисунке изображено нечто походившее на спрута или кальмара, но щупальца располагались по три — сверху и снизу.
— Очень милое созданьице… Это ты таким был?
— Нет. Таким я не был. Но скажи честно, что ты подумал бы, если бы встретился с таким вот, но только живым?
— А где же твоя способность читать мои мысли?
— Мне хочется, чтобы ты сам сказал это вслух. Чтение твоих мыслей требует много энергии.
— Я тебе уже сказал: очень милое созданьице. — У Сухова по коже побежали мурашки. Он прекрасно сознавал — все это не сон, не бредовые виденья, но воспринимать Серафима и его болтовню серьезно никак не мог.
— Короче говоря, Сухов, вот так выглядят те, кто создал меня. Вообще-то они могут приобретать любые формы, превращаться в кого угодно, но на самом деле они именно такие, как я нарисовал. Они — вершина совершенства… Но, знаешь, мне нужно хорошенько поесть, а потом мы закончим разговор. Скажу только, что называют они себя маргонами. Они прилетели из невообразимой дали. Они очень разумные, мудрые существа. Они хотят осесть на Земле, хотят поднять землян на высший уровень развития. И ты, Сухов, должен помочь мне, помочь маргонам… Ну, пошли есть!
Серафим жадно глотал, не разжевывая, куски мяса, изделия химкомбината пищевых продуктов. Он ел и никак не мог наесться. Впивался зубами в пищу и рвал ее, как дикий зверь. И слегка улыбался. Но улыбка его заводила ужас.
— Спасибо, Сухов! — воскликнул наконец Серафим. — Итак, продолжим. Мартены-это далекая высокоразвитая цивилизация, которая стремится помочь землянам в их развитии.
— Прости, Серафим, мне странно и смешно, даже дико, но… Я просто вынужден говорить с тобой, как с совершенно взрослым, умным существом. Скажи мне, почему маргоны, эти благодетели с большой дороги, ведут переговоры с землянами через таких, как ты? И, кстати, кто ты такой? Что-то я никак в толк не возьму. И если ты хочешь, чтобы я хоть что-нибудь понял, то должен говорить конкретно и ясно.