Это мое счастье, что фторэтан подействовал. Пройдет еще несколько минут, и он уснет. Я позвоню… и этот ужас закончится.
— Я лечу. Я проваливаюсь в черный колодец. Я рождаюсь вновь, нахожу свое имя, — Серафим громко смеялся, открыв глаза, а Сухов еще раз подлил фторэтана.
Ну, еще немножко. Дыши поглубже. Сейчас пройдет стадия возбуждения… Давай, давай, Серафимчик, дыши глубже.
— Я лечу. Спасибо тебе. Я хочу жить. И сейчас даже перестал думать о маргонах. Я живу, я лечу. Я свободная птица, высоко в поднебесье. Как тебя звать, Сухов? Ха-ха-ха-а… Спасибо. Лебеди летят в глубокий, бездонный колодец. Летят… Спасибо. Ночь, вобравшая в себя день. Лечу, оставив позади голод! И страх позади! Теперь все позади!
— Ты проснешься настоящим карам. Но Серафим никак не засыпал. Лежал с улыбкой на губах. Антон Сухов был на грани реального и неведомого… вновь наплывало беспамятство. Перед глазами расходились темные круги. Что-то теплое стекало по губам. Антон коснулся губ ладонью и увидел на ладони кровь. Ой быстро отвернулся, чтобы вытереть кровь незаметно. Но Серафим успел заметить:
— Маргон?! Что я вижу? Красная кровь? И белые лебеди… Ты обманул меня, Антон?!
В несовершенной памяти Серафима вспыхивали вполне реальные ассоциации.
Он не маргон. Он меня обманул. Он меня уничтожит. Красная кровь. У маргонов — зеленая! Я лечу. Белые лебеди в черный колодец… Я пою… Он приходит… Кто? Последний шанс! Хватит ли сил высосать его мозг? У него вкусная красная кровь. А я лечу. Он меня обманул! Хватит ли сил?
Серафим вскочил, вату с лица швырнул через всю комнату. Но движения его стали плохо координированными, он покачнулся и снова упал на диван. Сухов с флаконом фторэтана навалился на кара всем телом, прижал его и лил фторотан прямо на лицо, стараясь экономнее расходовать. Серафим изо всех сил сопротивлялся, фторэтан расплескивался, затекал в глаза, в нос. Вундеркинд кричал, хлопал глазами и вертел головой, во с каждой минутой становился более вялым, успокаивался, и, когда, наконец, он обмяк, Сухов почувствовал смертельную усталость.
Серафим оказался очень сильным.
Антон продолжал поливать фторотаном лицо кара. Опасался передозировать, но еще больше боялся, что тот вдруг очнется и перегрызет ему горло. На этот раз больному лучше не приходить в себя. Когда Антону показалось, что кар перестал дышать, он метнулся в кладовку: на верхней полочке лежал солидный моток капроновой веревки. Антон чуть не упал со стула, доставая ее. Бросился опять в комнату. Серафим лежал в прежней позе.
Антон начал тщательно связывать его, туго обматывая малевькое тельце.
Серафим едва дышал.
Наконец Сухое завязал последний узел и, зачем-то схватив Серафима, подбежал к видеофону. Бросив кара на пол, торопливо набрал номер центральной справочной службы:
— Простите, как связаться е Высшим Советом Земли?
— Какой отдел вам нужен?
— Не знаю, дайте любой номер… Девушка любезно назвала ему номер и тут же спросила:
— Какой конструкции у вас аппарат?
— Сорок два В-Д-Р. А почему вы спрашиваете?
— Нажмите розовую клавишу на центральной панели.
— Благодарю. Я не знал… Забыл…
Антон Сухов нажал клавишу. Почти сразу же на экране появилось лицо худощавого человека:
— Европейский филиал Высшего Совета слушает. Сухов уставился в экран, не имея сил произнести ни слова.
— Слушаю вас.
— Приезжайте, немедленно приезжайте! — бормотал Антон и скороговоркой назвал адрес. — Мой брат Микола Сухов… Сообщите ему… Серафим на полу слегка пошевелился.
— Что у вас произошло?
— Я не знаю. Ничего не понимаю… Но приезжайте… Вооруженные! Миколе скажите обязательно! Разыщите его!
— Вот как?! — поднял брови дежурный на-экране.
Пока отключилась связь, Антон успел еще услышать: Седьмая спецбригада — срочный вылет!
Серафим открыл глаза, впился в Сухова невидящим взглядом, но буквально несколько секунд спустя он стал осмысленным, злым, и тут же на лице появилась хищная улыбка:
— Ну так что, Сухов? Ты, верно, думаешь, что поймал меня? Интересно, слышал ли Серафим мой разговор?
— Но я не все тебе успел сказать. Очень жаль, что мы не стали друзьями. Жаль. Но я тебя предупреждал…
Сухов бросился в кабинет, взял еще флакон фторэтана, не очень торопясь, открыл его. Руки дрожали, губы застыли в испуганной, но победной улыбке.
Когда он вернулся в коридор к Серафиму, тот уже освободил правую руку от пут. Антон с ужасом заметил, что тело кара удлиняется, становится тоньше, голова стала продолговатой, плоской как у ящерицы.
Пока он стоял, ошарашенный увиденным, кар освободил вторую руку. Флакон фторотана выпал из рук Антона, но не разбился, фторотан тонкой струйкой вытекал на пол, наполняя воздух специфическим сладковатым запахом.
Сухов совсем растерялся, не знал, что предпринять. Понимал, что теряет драгоценные минуты…
Седьмая специальная бригада прибыла через пять минут. Входная дверь в помещение была распахнута. Антон Сухов лежал в коридоре. На шее и на затылке у него были небольшие ранки, из которых сочилась кровь. Воздух наполнен парами фторотана.
В квартире никого больше не было.
…В скверике перед домом, на детской площадке, в кабине пластиконового геликомобиля сидел мальчик лет шести и напевал песенку: как весело живется нам в поле среди трав…
Когда в распахнутую пасть санитарной машины уложили тело Антона Сухова, тот мальчик подошел с другими детьми и спросил:
— Что это с дядей Антоном? Ему никто не ответил.
— Невообразимые создания космоса — люди слабы, но неодолимы, смертны, но вечны! — патетично воскликнул академик, однако тут же умолк. На его лице была печать скорби.
Служба Околосолнечного Пространства наконец вновь заметила зону искривления. Все пункты наблюдения находились в состоянии полной готовности. Заметить в сотнях километров от Земли практически невидимый объект — дело трудное.
Таинственных пришельцев зафиксировали одновременно три патрульные машины. За несколько дней до этого на расширенном заседании Совета пришли в конце концов к единому решению: при обнаружении зоны искривленного пространства и в случае отказа неведомых существ вступить в контакт — без колебаний использовать все средства для уничтожения объекта.
Машины Высшего Совета окружили колеблющуюся, как марево, шаровидную зону. Всеми имеющимися сигналами требовали выйти на связь, но неведомые существа не отвечали.
…Мар с Дираром находились в крайне угнетенном состоянии. Они знали о решении Высшего Совета Земли и надеялись лишь на то, что землянам не удастся их обнаружить, по крайней мере так быстро. Они постоянно переходили с орбиты на орбиту, меняли скорость и траекторию…
И вот настало время немедленно решать — как поступить? Надеяться на помощь или хотя бы совет Чара не приходилось: времени не осталось. Что им могли посоветовать на расстоянии пяти световых лет? Вступать в неравный бой? Выйти на связь и согласиться на контакт? Бессмысленно. Им также известно, что земляне догадывались о происхождении вундеркиндов, о причине массовых психозов. Согласиться на контакт означало в лучшем случае, как считал Дирар, стать живыми экспонатами одного из земных музеев.
— На Дираузе было веселее, — мрачно произнес Дирар.
— Не вспоминай. Мы тогда были намного моложе… А теперь я совсем не знаю, что вам предпринять.
— Попытаться сбежать? Насовсем сбежать!
— Сведя на нет дело стольких лет? Никто нам этого не простит.
— Отсюда надо убираться. Не говорю же я, что возвращаться домой. Чар действительно не простит нам такого.
— Не в нашем возрасте бежать от самих себя.
— Не паникуй, нам хватит энергии еще на многие годы.
— Это нашему ореху хватит энергии, чтобы лететь и питать нас. А где возьмем энергию для того, чтобы жить? Я не смогу просто есть, пить и спать! Живет лишь тот, кто стремится к победе! Вот они — живут! — со злобой смотрел он на экран внешнего осмотра. — И жить будут! Такие всюду и всегда будут жить!