Искрой скиталось пламя, тая
У самого края оного из обрывов стоял эшфарум, а рядом с ним, на четвереньках эйфхор. Они молча созерцали распростёршиеся под ними долины и пики гор. Дшуда тоже завораживал этот вид. Он уже был свидетелем подобных пейзажей в голубых горах людей. Как-то его призвали туда Курумбы, члены одного из маленьких племён аборигенов, которые могли сами вызволять эйвхоров из их пещеры. Они считали привилегией иметь в душе бесов.
Чем больше зверей вмещала их душа, тем величественней они себя чувствовали. Эти карлики могли сами покидать свои тела и причинять вред своим врагам. На охоте — они тоже подчиняли себе волю своей добычи вводя её в оцепенение. Союзники тьмы были крайне мстительны и казнили всякого кто имел неосторожность перейти им дорогу. Не редко чёрные колдуны, вместе с Дшудом и другими его собратьями, являлись к жертве астральными привидениями, и буквально вытравливали из неё жизнь.
Помочь такому бедолаге могли только Тоды — кого эти карлики, с отвратительными жабоподобными взглядами, боялись, как огня. Это было племя более рослых и благовидных соседей. Но и они были бессильны перед колдовством злобных карликов в случае, если жертва имела пристрастие к алкоголю.
Когда как уродцы селились, в основном, возле болот, вселяющее в них ужас племя жило на открытом склоне горы. Его члены абсолютно не имели никакого оружия, если не считать за таковое, бамбуковую палочку. При встрече с ними, злобные карлики Курумбы, всеми своими притворными конвульсиями страха, изъявляли полную покорность.
Дшуд видел только призрачные очертания Тодов. Такова его природа — он видит только вместилища страха, а среди них таковых просто не существовало. Но сквозь пелену их еле уловимых очертаний, эйвхор чувствовал другое притяжение. То был не страх. По интуитивным предположениям зверя, это предвещало большее наслаждение, чем вкус покорённой и робчащей души. Что-то светилось изнутри эфирных тел этих существ каким-то другим, не всем видимым, обогревающим сердце синим светом. Именно этот свет словно обжигал карликов и неизменно отбрасывал
Дшуда и его разношёрстных собратьев на почтительное расстояние.
Не раз эйвхоры были свидетелями того, как эти фантомы помещали более яркую часть своего света в своих травоядных, рогатых и мычащих животных. Тогда свет исходил и от них. Каждый Тод жил с одним из этих животных одним духом одухотворяя его в прямом смысле.
Ратха, отрываясь от созерцания горных пейзажей, отвлёк от своих мыслей и эйвхора: «Послушай историю, поведанную мне учителем. Ему же её рассказал человек того времени, куда мне предстоит попасть. В этой истории пока много непонятных мне слов обозначающих явления их мира, но она очень красива и складна. Мы с тобой обязательно разберёмся в её сути вместе. Учитель говорит, что этому меня должно научить общение с людьми»
Теперь, синее свечение, сочившееся уже из рассказчика, не отталкивало эйвхора, так как, в этот раз, он не имел собственнических намерений по отношению к чужому телу. Он завороженно ловил каждое слово, звучащее в пространстве эхом ручья, давно растворившегося в иссохшейся земле:
В бегах, ведомый лживой тягой,
Он таял над печной трубой.
В долгу пред Осенью, бродяга
Смекнул, вцепившись в лист сухой.
То светлячком зигзаг рисуя,
То чиркая в ночи стрелой,
Одним вопросом лишь обуян:
Как пламя сделалось искрой?
Но вдруг, как шелеста обман:
«Привет искра, я ветерок.
Ещё вчера был ураган.
Быть гневом слабым — не порок.
Кто после свистов отчужденья,
Остался искренним с собою —
Сам станет ветром просветленья,
Заразным свистом над толпою.
За истощение мерцанья
Не встанет ни за кем вина —
Ты был зажжён для созиданья,
Тебя нашла твоя война.
Нет смысла в ярости пожара —
Она вернётся, вся как есть.