— Давай, я сам решу, что я должен, а чего не должен.
— Хватит, — Дитар отвернулась, чувствуя, что еще одна ложка и ее просто-напросто стошнит. — Чуть позже, ладно?
Он согласился легко.
— Травы?
— Нет. Не сейчас, — дурнота накатывала волнами, и Дитар приходилось дышать часто, чтобы хоть как-то ее осадить. — Я выпью. Честно. Но чуть попозже?
— Хорошо. Может, ты прилечь хочешь?
Брокк снял поднос и поднял ее на руки легко. Дитар всегда поражала эта их сила, которую псы принимали как нечто само собой разумеющееся. Он перенес ее на кровать и, уложив, бережно накрыл одеялом. Сам сел рядом.
— Как твоя сестра? — ей не хотелось спать, хотя в его присутствии у нее, пожалуй, получилось бы. Но Дитар жаль было тратить время на сон. Ей не так и много осталось. Несмотря на все усилия Брокка, болезнь рано или поздно возьмет свое.
Дита и так прожила много дольше отмерянного докторами срока.
— Уже лучше, — он улыбнулся. — Но…
Он замолчал и, взяв ладонь Дитар, принялся растирать пальцы.
— Эйо по-прежнему его ждет. И я знаю, что дождется… и мне это не нравится. Слишком рискованно.
Дитар не торопила. Смежив веки, она просто наслаждалась его близостью, голосом, прикосновениями. К ней сейчас редко кто прикасался вот так, не испытывая отвращения, и даже сестра милосердия, нанятая Брокком, с трудом скрывала брезгливость. Болезнь, терзавшая Диту, не была заразной, но сам запах ее, близость смерти, тревожили людей.
— И да, — признался Брокк. — Я не хочу ее отпускать. Это, в конце концов, нечестно! Я знаю, что не имею права ее удерживать, что у нее своя жизнь и… Эйо действительно его любит. А он сумеет о ней позаботиться, но…
— Но ты вновь останешься один?
Дитар достало сил прикоснуться к нему, отбросить прядь светлых, с рыжиной волос.
Вот что держало его рядом. Одиночество.
Пять лет тому именно одиночество привело его к дверям дома Дитар, раздраженного, колючего, еще не ненавидящего весь мир, но близкого к ненависти. Он прикрывал искалеченную руку здоровой, смотрел исподлобья и скалился, едва удерживаясь на краю. А она, разглядывая его, пыталась понять, стоит ли связываться с опасным клиентом.
— Ты откажешься от других, — сказал Брокк тогда, бросив на стол увесистый кошель. И в нем были не золотые монеты, но аметисты. Кошель развязался, и неограненные мутные камни рассыпались по поверхности стола. В ярком свете газовых рожков они казались тусклыми, ненастоящими. И Дитар, подняв самый крупный, лилово-бурый, поднесла к глазам.
— Можешь позвать ювелира, если не веришь, — пес расположился в ее кресле. Он сидел скособочившись, пытаясь спрятать пустой рукав в тени.
Брокк был бледен и худ, почти истощен.
— Почему же, верю. — Дитар смела камни в кошель и протянула его гостю. — Это слишком много. Даже с учетом того, что мне придется отказаться от других… гостей.
Его губа дернулась, и пес зарычал.
А Дитар вдруг увидела, насколько ему плохо. И пришел он к ней лишь потому, что больше не к кому было идти со своей болью.
Молодой какой…
И уже несчастный.
— Я собиралась пить чай, — она поднялась, оставив кошель на столе. — И буду рада, если вы составите мне компанию. Тогда и обсудим условия нашего с вами… сотрудничества.
Он встал молча. И так же молча шел за ней. А в Бирюзовой гостиной, просторной и светлой, — прежде Дитар никого сюда не водила, сохраняя эту комнату за собой — остановился у часов.
— Сломаны?
— Давно уже. Я купила их такими… глупо, конечно…
Зачем кому-то часы, которые утратили способность следить за временем?
— Но они красивые.
Бронзовая цапля застыла в причудливом танце. Птица изогнулась, запрокинув голову, почти касаясь посеребренным хохолком спины. Крылья были расправлены. Тонкие ноги прочно стояли на бронзовом шаре.
— Хочешь, починю? — он не стал дожидаться ответа, пусть бы Дитар и запоздало кивнула. Брокк снял часы и, устроившись в кресле, вытащил из внутреннего кармана куртки футляр. Тогда Дитар не знала, что Мастер не нашел в себе сил расстаться с инструментами даже после несчастного случая.
Зажав часы между колен, он разобрал их одной рукой и надолго погрузился в хитросплетения пружин и шестеренок, казалось, не замечая ничего, что происходит вокруг. Лишь когда скрипнула дверь, и в Бирюзовой гостиной появилась Лили, отвлекся.
А Лили застыла на пороге, не зная, может ли войти. Она не привыкла видеть гостей в этой комнате.
— Ты что-то хотела, дорогая? — Дитар остро чувствовала и смущение дочери, и страх ее, и странный к ней интерес со стороны гостя.