И коснувшись светлых волос, Дитар сказала:
— Отдыхай. Принести чего-нибудь?
— Молока. С медом.
Пять лет.
Это ведь не так и много, но получается, что целая жизнь.
— Опять твои печальные мысли, — Брокк поправляет подушки и смоченной в ароматном уксусе губкой вытирает пот со лба. — Ты стала очень много думать, Дита.
У него хорошая улыбка. И Дитар пытается улыбаться в ответ, но больно… Господь милосердный, как же ей больно. Она сдерживает стон, но Брокк по глазам видит.
— Не уходи, Дита, пожалуйста, — он снова растерян и смущен, — Я не хочу снова оставаться один.
— Я и говорю, — у нее получается оттеснить боль. Она вернется позже и отомстит Дитар за побег. — Жениться тебе надо…
Фыркнул только. Ладонь ее раскрыл, погладил пальцы и прижал к своей горячей щеке.
Мальчишка.
— Попроси сестру остаться. Она не откажется.
— Не откажется, — согласился Брокк. — Только… как надолго? Месяц? Год? Всю жизнь? Я не могу забирать ее жизнь, тем более… рядом со мной небезопасно.
— Опять письма?
Кивнул.
— Когда-нибудь они успокоятся.
Ложь, но Брокк снова соглашается. С больными не желают спорить.
— Ты ей рассказал?
— Не ей. Оден сумеет ее защитить, если вдруг…
— Скажи.
Брокк качает головой.
— Эйо и без того хватает… а тут еще эти… если скажу, волноваться будет. Ты вот волнуешься, хотя знаешь, что дальше писем дело не пойдет.
Голос дрогнул, и это верный признак, что Брокк солгал. Но спрашивать бесполезно: не ответит.
— Дита, — он все же поднес стакан с травяным отваром, даже запах которого вызывал желудочные спазмы. — Тебе нужно это выпить. Пожалуйста. Ради меня.
Ради него…
…горечь опалила губы. Дитар поспешно сглотнула.
— Умница. Пей, и я тебе почитаю…
— Письма?
— Конечно. Пей.
И Дитар пила, заставляя себя. Слезились глаза. И горечь трав обжигала горло.
— Вот так… умница моя, — Брокк прижимал стакан к губам, не позволяя отстраниться. Он заставил выпить до капли, и Дитар вновь пришлось стиснуть зубы: казалось, малейшее движение, и содержимое ее желудка выплеснется самым позорным образом.
— А теперь ложись… когда Эйо уйдет, я заберу тебя в свой дом.
Очередное безумие.
Он помогает лечь и поправляет съехавший плед, сам же подвигает кресло к кровати и берет со стола шкатулку. В ней, перевязанные синей ленточкой, лежат письма Лили.
— Дорогая мамочка… — голос Брокка растворяется в опиумном тумане… и Дитар позволяет себя убаюкать. — У меня все хорошо… как твое здоровье? Тебе помогли те капли, о которых я писала? Наша наставница, мисс Уинтерс, тоже часто желудком мучается. И она сказала…
Сон, навеянный лекарством, не будет долгим.
Но Дитар было жаль и этих немногих потерянных минут…
Дита уснула, и Брокк оборвал чтение на середине фразы. Несколько секунд он разглядывал плотный лист с вензелем пансиона Шан-о-тер. Сложив письмо, он вернул его в стопку, а стопку — в шкатулку.
Дыхание Диты выровнялось, а с лица исчезла гримаса боли. И запах болезни стал слабее.
— Спи, — Брокк коснулся влажной ладони, которую покрывала тонкая сеть морщин. Губы Диты дрогнули, словно она собиралась сказать что-то, но передумала.
Удивительная женщина.
— Спи, Дита… — повторил он и, откинувшись в кресле, смежил веки. Мысли были невеселыми.
Бомбу спрятали под сиденье экипажа.
Самодельная.
С химическим запалом и толикой истинного пламени внутри стеклянной колбы. Брокк держал хрупкий сосуд, любуясь алыми отблесками заточенного в нем огня. Малейшая трещина, нарушение силовой сетки, вплетенной в стенки и…
Повезло.
Всю неделю шли дожди. И кто бы ни создал это устройство, он не сумел защитить свое творение от сырости. Запал не сработал. Зато запах химикалий, едва заметный, но все же чуждый привычным ароматам конюшни, привлек внимание Брокка.
Он сам снял бомбу.
Не так и сложно.
Ослабить винты на крышке деревянной шкатулки. И кожух стащить, медленно, по доли дюйма в минуту. Каждый удар сердца отзывается в руках. Живая дрожит, а в железной появляется знакомая ноющая боль. Рассмотреть переплетение патрубков. И перерезать тот, что ведет от запала к заряду. И колбу, закрепленную в стальной сети, извлечь.
Пламя, почувствовав Брокка, рвануло, прильнуло к стеклу, размазалось дрожащим рыжим светом, который желал одного — выбраться из плена. А Брокк испытал горячее желание помочь. Это просто — сжать руку, пусть хрустнет стекло и воздух соприкоснется с живым огнем.
Он видел, что случается после.