По совету Максима Чопило атаманствовать обозом, который пойдёт на Дон, должен был Михаил Гулый. А по настоянию Гордея помощником Гулого стал Семён Сонько.
Когда всё утряслось, у Михаила Гулого и Карпа Гуньки состоялся свой тайный разговор.
— Всё там было в порядке? — спросил Гулый, кивнув головой в сторону хутора.
— Всё хорошо, — ответил Кари. — Оказывается, кроме того места, которое указал Савка, в том же районе есть ещё места, где из земли выпирает чёрный камень. Кузнец согласился помогать. Он сделает несколько домов-долбилок и вёдра-бадьи. Обещал ещё, что копать помогут хуторяне, которые уже умеют работать под землёй.
— Ты остаёшься здесь, так что присматривай, за волами, да чтоб камень был отборный — большими грудками, — повышенным тоном на правах старшего сказал Михаил. — А у меня на Дону тоже есть дела. На вот, возьми, — подал он завязанные в узелок деньги. — Это от хозяина. Может быть, понадобятся кого-нибудь задобрить.
Переговорив, Гулый и Гунька начали расходиться.
— А Савка — подмастерьем у того Данилы, — уже вдогонку выкрикнул Карп, пряча деньги в карман широких шаровар.
Михаил вернулся, подошёл к Гуньке.
— С ним тоже будь поосторожней, — озираясь вокруг, сказал почти шёпотом. — Он того… Из Гордеева кодла правдолюбов… — добавил зло, язвительно. И, сутулясь как под тяжёлой ношей, Гулый поспешил к возам, которые уже выезжали на дорогу.
…Кончились тёплые дни августа. Сентябрь начался густыми обложными дождями. Но потом распогодилось. Умытая степь будто присмирела и поблекла. Она вдруг утратила свои разноголосые звуки: с вечерними долгими сумерками на землю спадала грустная, задумчивая тишина. А может, всё это только казалось озабоченному Савке, который всегда был весёлым, любознательным, а теперь стал печальным и будто бы ко всему безразличным.
Он с тревогой ждал возвращения с Дона чумацкого обоза — тогда придётся расстаться со всем, что ему стало здесь таким дорогим. Из мыслей не выходили сказанные Оксаной слова, тревожные, жаркие и нежные: "А как же я без тебя здесь, любимый? Как?.." Остаться тут, чего властно требует сердце, Савка не может. У него есть родная сторона, родная мать. А в таком деле нужен её совет — благословение. И так ежедневно и где бы ни был. И уже казалось, не голос, а только глаза Оксаны, красивые, манящие, спрашивают: "Как же… без тебя?.."
Но вскоре всё решилось неожиданно и будто бы так, как нужно.
Во второй половине сентября к терновому бугру с Дона, из Таганьего Рога, прибыли чумаки с нагруженными солью и рыбой возами. Встреча была радостной, ведь долго не виделись.
Рядом с Чумацким шляхом стояло около четырёх десятков мажар-, наполненных чёрным камнем. Хорошо чумаковалось и тем, кто вернулся с моря. Только печалило всех известие о смерти Семёна Сонько.
— Всё шло у нас хорошо и со скотиной, и с торгом, — печальным голосом рассказывал Михаил Гулый, — но с нашим дорогим Семёном приключилась беда. Покупая рыбу, мы решили немного подмагарычить донских продавцов. Я, признаюсь, выцедил тогда, наверное, полкварты горилки — и ничего. А Сонько — немного, чарку-другую. И надо же… скрутила его будто болезнь живота. Враз посинел, весь скорчился и отдал богу душу… — Рассказывая, Гулый то и дело поднимал к небу глаза, крестился, шептал молитву, казалось, плакал, затем склонил голову и замер в печали.
Выслушав Гулого, чумаки долго стояли понурые, опечаленные, а потом, не сказав ни слова, начали расходиться к своим возам.
Здесь что-то не так. Он, не так! — подходя к Головатому, проговорил старый понизовец Свирид Свербляк. — Семёна Сонько, бывало, и полштофом с ног не собьёшь, а тут вдруг завял от маленькой чарки.
— Была она, наверное, не простая, а с зельем… — высказал свою догадку Гордей.
— Конечно, была не простая…
— Дознаемся!.. — сказал Головатый и заспешил к атаманскому возу.
Передышка тех, кто приехал, была короткая. Попасли волов, осмотрели возы, подмазали оси — и готово. Огромный, версты в две длиною, обоз с углём, рыбою и ещё с чем-то, старательно упакованным на дне возов, двинулся на запад.
Последними от глубокого обрыва отходили Савка и Данило. Кузнец решил поехать с чумаками, проведать родной край — село над Волчьей, погостить там, а потом с Савкой, а может быть, и с его матерью, старой Васелиной, возвратиться снова в хутор Зелёный.
Взволнованные, они в последний раз окинули взглядом далёкие, будто затуманенные очертания хутора Зелёного, синеватый горизонт, чёрные норы, где добывали земляной уголь, всё вокруг в степи памятное, родное.