— Счастливой дороги! — проговорил растроганно, тихо Данило.
— Счастливой! — повторил за ним Савка. И оба они поспешили присоединиться к чумацкой компании.
Прошла уже неделя, как обоз отъехал от тернового бугра. Чумаки пересекали долины и балки, мелкие, а то и совсем высохшие речушки, а степь всё так же стелилась перед ними, целинная и бескрайняя. Возы катили ровной дорогою, волы шли размеренно, без напряжения, и чумакам не надо было их подгонять — гейкать и щёлкать кнутами. Они могли пока подремать или перекинуться словом-другим с товарищами, а то и тихо затянуть песню — послать над необозримым простором свою радость или тоску.
Вокруг было тихо, дремотно.
И вдруг тишина нарушилась: послышался чей-то крик, громыхнул выстрел. Обоз остановился. На переднем возу поднялся атаман и начал подавать знак, чтобы чумаки ставили возы в тесный круг. Такое же указание передавал и Головатый.
Вдоль обоза промчались конные дозорные. Одни предупреждали:
— Татары!..
Другие призывно кричали:
— К оружию!..
— К оружию!..
С севера неровным широким полукругом взвивалась в небо, словно тучевая завеса, седая пыль. Впереди неё мчали, припав к гривам, на низкорослых прытких лошадях всадники.
Гул, топот, пронзительные выкрики нарастали.
Сдвинуть в круг все возы чумаки не успели. Несколько мажар в упряжке с волами так и остались на дороге.
Чумаки залегли за возами, между колёсами, вместо земляного вала насыпали уголь, щели заткнули скомканными ряднами, тулупами, свитками — всем, что было под рукой и могло защищать.
Оставив лошадей без присмотра, спешившиеся дозорные тоже залегли под возами.
Ордынцы, приблизившись, замедлили бег, давая передышку лошадям, а потом, дико крича, размахивая мечами, кинжалами и пиками, ринулись на лагерь.
Из-под возов громыхнули гаковницы, пистоли. Несколько всадников упало на землю. Но это не остановило нападающих. Со стороны ордынцев тоже раздались выстрелы, полетели стрелы.
— Вожака…
— Атамана…
— Убили! — кружило глухое, тревожное, передавалось от одного чумака к другому.
Мартын сидел на корточках, держа на коленях пистоль. Он, казалось, был чем-то удивлён и хотел что-то сказать. Но вдруг пистоль выпал из его рук, и Мартын рухнул навзничь. Из его виска тонкой струйкой хлынула кровь, оросила рассыпанный уголь и запеклась на нём.
Чумаки отнесли Цеповяза в укрытие, сделанное из угольных глыб и мешков с рыбою. Потом туда же положили ещё одного убитого каменчанина…
— Из гаковннц бить только тем, кто может хорошо стрелять! — приказал Гордей. — Пистоли же пускать в дело, когда приблизятся!..
— Целься!
— Целься!
— Пики, ножи готовьте! — раздавалось со всех сторон.
Спокойный голос Головатого, его выдержка сплачивали, поддерживали чумаков, вселяли в них надежду отбиться от ордынцев, выстоять хотя бы до ночи: может быть, когда совсем стемнеет, татары отхлынут, и они сумеют выбраться в Степь, улизнуть от врагов.
Осада продолжалась. Ордынцы то гарцевали на недосягаемом для чумацких пуль расстоянии, то приближались, размахивая мечами, а некоторые рыскали около оставленных на дороге возов.
Татар становилось всё больше и больше. Горизонт на севере совсем заволокло пылью, она густела, надвигалась — вот-вот накроет лагерь. А что же там, за этой пыльной завесой?..
Чумаки отнесли в укрытие ещё двоих каменчан и одного понизовца.
— Если ордынцы подступят к лагерю, — сказал спокойно Гордей, — то будем биться ножами и ятаганами.
— Будем биться!
— Не дадимся! — закричали чумаки.
Татары, истошно вопя, снова ринулись на лагерь.
— Попрощаемся, братья!
— Попрощаемся!
— В пики! В ножи! — заглушил голоса чумаков резкий крик Головатого.
В глубине степи, на юге, за оврагом, на высокой ноте прокатился какой-то рёв, словно внезапно заиграли трубы или загрохотали барабаны. Ордынцы сразу же остановились, смешались, а потом, поспешно подобрав убитых и раненых, повернули назад.
Татары, удаляясь от чумацкого лагеря, казалось, двигались бесконечным потоком, и у каждого из них было по две-три лошади, навьюченные, словно верблюды, награбленным добром.
Вскоре следом за татарами помчались отряды всадников. Это были, как выяснилось позже, бахмутские дозорные, воины из гарнизона соляного городка Тора[9] и стража из Святогорского монастыря на Северском Донце.
…Под вечер на том самом месте, около дороги, где происходил бой, чумаки принялись копать глубокую и широкую могилу, в которой будут вечно отдыхать их товарищи.