Берег реки Гордей и Савка покинули в полдень, взяв направление на северо-восток. Они решили добраться до Чумацкого шляха и по нему через Дикое поле отправиться на Дон.
Идти в этом направлении было легче: впереди стелилась ровная, песчаная, поросшая густой, но невысокой травою степь.
На четвёртые сутки пути, когда кончились низины, где Гордей и Савка каждый день находили себе и воду, И кое-какую пищу, они пошли равниной на север. И к вечеру того же дня очутились около высокой могилы. Подходили к ней осторожно. На вершине могилы ещё издали заметили будто бы людские фигуры. Но когда подошли ближе, то поняли, что это каменные бабы. Они стояли на кургане и вокруг него. Словно когда-то, очень давно, собравшись вместе, вели свой какой-то тайный разговор, а потом вдруг бросились почему-то врассыпную: одни побежали от могилы, а другие, наоборот, начали взбираться на неё, но почему-то не убежали, не взобрались на могилу, а окаменели и вот стоят… Стоят спокон веку. Немые. Пучеглазые. Похожие друг на друга…
Гордей и Савка взошли на вершину кургана. Осмотрелись. Горизонт на юге, казалось, был более просторным. Овраги и балки брали своё начало на севере и, сбегая на юг, как бы расширялись.
Продолжать путь у них уже не было сил. Ноги подкашивались, не слушались. Целый день они ничего не держали во рту. Вчера была съедена последняя горсть тёрна и шиповника. Но не так мучил голод, как жажда. Сегодня с самого утра они нигде не встретили воду — вокруг простиралась сухая, выжженная солнцем равнина. А идти нужно! Им надо обязательно добраться до Чумацкого шляха, ведь там, неподалёку от него, на севере — селения, люди…
Смеркалось. Беглецы решили здесь отдохнуть, переночевать. Но расположились они не на могиле, куда может заглянуть всякий, кто бродит степью в поисках поживы или приключений, а немного дальше, в ложбинке. Спали и дежурили по очереди.
Ночь прошла спокойно.
На рассвете дежурил Савка. После спа, отдохнув, он чувствовал себя бодрее. Но пережитое всё время давало о себе знать: Савка стал молчаливым, замкнутым. Он во всём полагался на Гордея: пусть ведёт куда хочет, что хочет, то и приказывает — Савке безразлично, он всё будет исполнять. Только когда пошли на восток, к Донцу, он оживился — у него закралась надежда побывать в Зелёном хуторе.
О многом за эти последние дни передумал Савка. Кажется, вся его жизнь снова прошла перед ним. Воспоминания всплывали и всплывали одно за другим. Но то, что произошло на подворье около хаты, не покидало его ни на минуту. Перед глазами всё время стояла мать… Вот она, молодая, какой запомнилась ещё с далёких детских лет, ведёт его с собой куда-то в гости… Вот, смеющаяся, радостная, поздравляет его со счастливым возвращением с Дона… Вот встречает его — кузнеца… А вот с тревожным криком "Сынок!.." заслоняет его от пули и падает…
Савка не раз порывался повернуть назад, в своё село, чтобы встретиться с Кислием один на один и рассчитаться с ним. Но осмотрительный Гордей всё время сдерживал его. "Подожди… — говорил он. — Ещё будет время. Не убежит…" И они идут и идут всё дальше в степь. А куда?.. Зачем?..
Сидя в ложбинке, Савка всматривался в розовеющее небо: там, по ту сторону могилы, скоро запылает восход и с багряного полукруга на горизонте ударят, пронижут синевато-голубой простор золотые длинные копья — и над степью помчится новый день.
Вдруг ему показалось, что каменные бабы, которые всё время маячили, прячась во мгле, начали будто двигаться, спускаться с кургана, собираться вместе, и Савке даже почудился их разговор. Он поспешно разбудил Гордея.
— И правда! — удивился Головатый. — Чертовщина какая-то! Ожили они, что ли?.. Да нет, это же люди… — вздохнул он облегчённо. — Но откуда они? Кто такие?
Когда совсем рассвело, Гордей и Савка разглядели около могилы возы в упряжке волов, лошадей и верблюдов, столпившиеся группы людей. По всему было видно, что это не татары. Если б сюда пришли ордынцы, то они были бы только на лошадях. Да и речь доносилась не татарская.
— Пошли навстречу, — сказал Гордей. — А то ещё примут за каких-нибудь лиходеев. Ведь всё равно нас увидят…
Вначале в лагере никто не обратил внимания на появление Гордея и Савки. И только когда стали готовиться в путь, их заметили. Окружили, начали с любопытством рассматривать. Что за люди? Босые, в порванной, испачканной грязью одежде. Один — высокий, широкоплечий, на юном лице ещё только пробился золотистый пушок, голова тоже золотистая, курчаво-кудлатая. Другой — кряжистый, в летах, с одной рукой, лицо, округлое, заросшее седой щетиной, кажется суровым, но в глазах пляшут весёлые огоньки.