– Видишь, что творится? То, что случилось с художником, может произойти с любым из нас! Разберись и помоги, потом развлекайся!
Машка нахмурила лоб. Ее пугала человеческая смерть, пусть виденная только на экране, аномалии, чужие тревоги.
«Страх – это хорошо, – решила мигрантка. – Ты чувствуешь, значит, не безнадежна. А что, если…»
Дора мало что умела как природный психолог. Она сосредоточилась и обрушила на двойника всю гамму чувств, ощущений, переживаний – своих и чужих, накопленных за день… Маша отшатнулась, вырвалась, оттолкнула Дорофею так, что та упала. А сама испуганным зверем рванула прочь, спряталась в кабине вертолета и затаилась.
– Сразу выпустила тяжелую артиллерию? – Мягкий голос подкравшегося сзади Роберта слегка напугал Дору. Ученый был в очках, потому наверняка видел их обмен эмоциями.
– Пусть привыкает к новому миру. – Дора поднялась с сырой травы. Роберт даже не предложил ей помощь.
– Ты сама не в один день стала такой самостоятельной.
Последнее слово он произнес с особой интонацией. Девушка не поняла – насмешливой или жалостливой.
– Иди к ней. Извинись, уверен: обида не без причины. Достучись, объясни. – Он посмотрел на поблескивающий меж деревьев вертолет. – Сейчас слетаем пообедать и отправимся к машине времени. Мне передали – она готова, но я все равно проверю. Может, хоть что-то прояснится с этими чертовыми аномалиями!
Увы, Дорофея пропустила мимо ушей отчаяние в его голосе. Впервые знаменитый ученый, «русский Тесла», «черный маг электроники» не мог понять, что происходит и как себя вести в связи с этим.
Девушка побрела к Машке. Та сидела в кресле, поджав под себя ноги и глядя в одну точку.
– Ма-аш, Маха, – позвала ее Дора.
– Зачем ты так? – спросила та не глядя. – Зачем столько боли?
– Чтобы ты перестала жаловаться на жизнь и клянчить развлечений. Маша, я тебя не принуждаю следовать за собой, как Левашов своего двойника. Роберт прав, я эгоистка, позабыла про тебя в эти дни. Я не могу вести себя иначе, оставаться в стороне, когда могу помочь. Я тоже мигрантка, выходит, причастна к творящимся тут ужасам.
– Не ты это начала. – Машка смотрела в окно на покачивающиеся на ветру макушки сосен и многих-многих незнакомых Доре деревьев. Собственное поведение ей уже казалось глупым и детским.
– Маша… – Дорофея твердо решила помириться. – Чем бы ты хотела заняться в жизни? Кем быть? Мы с Никой поговорим, с Робертом, с родителями твоими. Они поймут.
– Не знаю. То одно интересно, то другое. Вот такая я непутевая. – «Сестренка» вытерла слезы краем блузки. – Не психологом, как требует Ника. Очень страшно лезть в чужие головы, – призналась она. – Я даже к родителям боялась заглянуть. Вдруг там нечто такое… – Маша недоговорила.
Дорофея кивнула. Своих родителей она не понимала раньше, без способностей. Не поняла бы и сейчас.
Так, не думать о Земле-1. Потом, позже. Иначе сердце и совесть разорвут ее между двумя мирами.
– Чем же я могу помочь, если ты сама не определилась? – спросила мигрантка.
– Не знаю, прости. – Машка заерзала на кресле, спустила ноги и пристегнулась. – Вон идут. – Она кивнула в сторону делегации ученых. – Пора лететь дальше.
…Машина времени Роберта была все такой же внушительной, неподъемной и ажурной. Только теперь сверху из переплетения металлических стержней торчала еще одна бирюзовая капсула – центральная, для Павла. Ноэль привычно слазил наверх проверить провода и антенны, а после точно средневековый алхимик нацепил кожаный фартук, на раскладном столике принялся колдовать над питьем для проводника – «лиса»-Левашова (в сознании девушки прочно угнездилось это имя для московского гостя).
Памятуя об ощущениях внутри машины, за обедом Дора ела как можно меньше и теперь с завистью смотрела, как Машка уплетает крошечные жареные пирожки с абрикосом, посыпанные сахарной пудрой. Роберт накупил на троих целый пакет, а Машка слопала больше половины, не собираясь оставлять ни ей, ни суетливому ученому ни крошки.
Вечернее солнце припекало, и Дорофее захотелось поскорее покончить со всеми делами. Она вынула из сумки планшет, заглянула в почтовый ящик и чуть не запрыгала от радости. Письмо! От Ланса! К горлу подступил комок. Он помнит ее, думает о ней. Как же это здорово!
«Дора, Маша, вам больше нечего делать в Барске, – писал им Ланс. – Я лежу в больнице и не скоро из нее выйду, хотя бы потому, что ко мне приставили несчетную армию сенсов. Ты не представляешь, как они меня заисследовали! Все жаждут понять, как пересадить искру души из тела в тело, словно то не душа, а помидорная рассада.