— Жизнь-то видать все одно, дядя Василь! Каждый день — новый.
— В том-то и беда, что каждый день, какой он был нашему брату, таким и остается. Я, может, и не такого хотел бы, а он, мой-то день, все такой же как и шестьдесят лет назад.
— А какого бы ты хотел?
— Не знаю. Все мне опротивело, брат! Хотел бы я всю эту жизнь вывернуть, как шубу, на лицо вывернуть, потому изнанкою она к нам обернулась. А потом так: хорошим топором срубать Все ее сучки, сострогать фуганком все бугорки, которые мешают, чтобы она была как деревцо — беленькой, гладенькой. Да стар я.
— Стар? Да ты молодого еще за пояс заткнешь, дядя Василь!
— Нет, сынок, деревцо для моего гроба уже выросло, осталось только срубить, и можно на покой. Вот она, беда, где! А скинь дяде Василю годков тридцать. О, дядя Василь еще показал бы себя! — И, задумчиво погладив бородку, добавил: — А может, еще покажем, пралич ее расшиби совсем, житуху такую? Ну, я побежал, — как всегда засуетился он и ушел.
Леон проводил его любовным взглядом, пригладил небольшие чернявые усы и сказал задумчиво:
— Да-а, дядя Василь, у тебя надо учиться бодрости, а у Чургина…
Леон еще и сам точно не знал, чему нужно учиться у Чургина, но чувствовал, что если и можно чего-нибудь добиться в этой жизни, то только будучи таким же смелым и целеустремленным человеком, как Чургин.
От горячих труб паропровода, от керосиновой коптилки и кислой испарины угля в камеронной было душно и не хотелось дышать. В полумраке мерно стучали поршни насоса.
«В поле бы сейчас, в степь, на свежий воздух!» — с тоской подумал Леон, но до конца рабочего дня было далеко. Он поставил на скамейку лампу-коптилку, закрыл на крючок дверь и, достав из ящика с паклей книгу, обернутую в бумагу, сел читать.
— Овод… Я думал про обыкновенного овода тут пишут. Про борьбу с притеснителями тут идет речь, Леон Дорохов. И эта книга, кажется, начинает открывать тебе глаза по-настоящему, — сказал он негромко и, вынув заложку, погрузился в чтение.
Дома Леона ждали Яшка и Алена. Приехав в полдень, они ходили по магазинам, делали покупки, а вечером зашли к Чургиным навестить Леона. Заодно Яшка хотел переговорить с ним о том, как он думает жить дальше.
Варя обрадовалась их приезду и забеспокоилась об угощении, но Алена шепнула ей, что Яшка всего накупил.
— Ну, то ваше, а я так не согласна, — возразила Варя и побежала в лавку за вином и закуской.
Алена и Яшка остались одни. Они внимательно осмотрели скромное жилье Чургиных. Яшка подошел к полкам, заставленным книгами, потрогал пальцами корешки и не без зависти сказал:
— Вот ум отчего идет! Эх, довелось бы мне зажить своей жизнью — все книги толковые скупил бы!
Перелистывая книги, он вспомнил об Оксане — стройной, тонкой, с белокурой головой и красивыми зеленоватыми глазами. И от одной мысли о ней, о том, что она будет его — пусть не женой пока, а только возлюбленной, у него часто забилось сердце. Что будет с ним, когда она ласково-ласково погладит его по голове и скажет: «Милый мой!» Так и должно случиться. «Все силы положу, а добьюсь своего», — думал он в эту минуту и блаженно улыбался.
Леон, увидев Варю возле лавки и узнав о приезде Алены, удивился, что она приехала с Яшкой. «Может, передумал старый Загорулька и согласился на нашу свадьбу?»— мелькнула у него радостная мысль, и он заторопился домой. Войдя в комнату, он остановился на пороге, шутливо спросил:
— Как же это отец отпустил вас сюда?
— Лева! — воскликнула Алена и бросилась навстречу, но Леон сделал ей знак рукой, чтоб не торопилась.
— Не подходи, запачкаю.
Алена обернулась к Яшке, строго сказала:
— Отвернись! — А когда Яшка отвернулся, поцеловала Леона в щеку.
— Уже? — спросил Яшка, глянув из-за плеча, и расхохотался.
Яшка тепло поздоровался с Леоном, окинул его взглядам с ног до головы и заключил:
— Ничего! Я думал, придешь чумазый, как Федька тогда, — помнишь яблоки?
— А где он сейчас?
— Забрали. Отец сто рублей пожалел.
— А ты как отделался? — спросил Леон, раздеваясь.
— За меня отцовы деньги служат.
Вернулась Варя с покупками, и комната наполнилась таким шумом и веселым говором, что даже маленький Чургин на руках у Алены радостно загугукал.
Леон с удивлением взглянул на лежавшие в углу свертки, коробки, кульки. Яшка, ни слова не говоря, взял один из свертков, разорвал шпагат и, достав хромовые сапоги, отдал их Леону.
— Меряй. Подойдут — твои будут, а нет — переменим, — сказал запросто.