— Да что же я, босая, голая или богом проклятая? — удивленно спросила Алена. — Кому же все останется приданое, как его два сундука битком набито? И такое скажет!
Леон рассмеялся и обнял ее:
— А брось ты, Аленушка, все это приданое. Давай квартиру завтра искать.
— Без венца я за тебя не пойду, — наотрез отказалась Алена. — Скажут: мол, наделала дел такая-сякая, вот и приходится выходить без родительского благословения.
— Тогда у нас будет вечная карусель. Отец не отдаст, а ты не захочешь выходить без его благословения. Сколько же это тянуться может? Меня и так дядя Василь монахом прозвал, — попробовал пошутить Леон, — а я в монастырь пока не собираюсь.
Алена ревниво посмотрела на него и недовольно сказала:
— Может, приискал какую тут? Ничего, подождешь, не умрешь. Квартиры нет? Нет. Кровати нет? Нет. Обедать — сидеть не на чем? Не на чем. Сколько это надо тебе работать, чтоб купить все? А у меня все стоит готовое. «Карусель!» — обиженно проговорила она, а на уме у самой было: «Не отдаст батя — убегу».
Как ни пытался Леон уговорить Алену согласиться на свадьбу, она твердила свое:
— Подождем. Я от тебя никуда не денусь.
— Хорошо, Алена, — сказал наконец Леон, — я буду ждать.
Когда вернулись домой, Яшка больше для виду стал собираться ехать на постоялый двор, но Чургин предложил им переночевать у него, и Яшка с удовольствием согласился. Он достал еще две бутылки вина, Варя с Аленой приготовили закуску, и все уселись за второй ужин. Поначалу разговор шел о том, о сем, лишь бы время провести, потом. Чургин, как бы шутя спросил Алену, о чем хорошем они договорились с Леоном.
— Из пустого в порожнее переливали, — ответила Алена.
— Так. А я думал, что Леон вам что-нибудь интересное предложит.
— Вы бы поглядели, как они встретились, — вмешался Яшка в разговор, — мне пришлось отвернуться.
— Яшка, бессовестный! — смущенно крикнула Алена.
— Ты не красней, а лучше скажи: будет у вас свадьба? Тут все свои, нечего крыться.
— Будет, — ответил Леон. — Завтра пойдем квартиру мекать и покупать кровать, стол, тарелки, кастрюли и прочее, что требуется по домашности. Так? — обратился он к Алене.
Алена опустила голову и молчала. Всем стало ясно, что они не договорились.
Чургин медленно наполнил рюмки цымлянским вином. Ему и хотелось, чтобы у Леона все хорошо кончилось с Аленой, и противно было родниться с Загорулькиными.
На другой день, когда Яшка собрался ехать, недалеко от квартиры Чургиных остановилась подвода. Сидевший на дрогах человек в казачьем картузе подозвал проходившего мимо шахтера, о чем-то спросил его. Шахтер указал на казарму, и подвода вскоре остановилась рядом с извозчиком, нанятым Яшкой.
Яшка узнал в казаке Егора Дубова.
— Не хочешь признавать, станишник? — спросил Егор. — Где тут Илья Гаврилыч квартирует?
— Вот его окно… А что мне с тобой делить? Это ты с отцом дели, а я тут ни при чем, — криво усмехнулся Яшка и заторопил извозчика.
Егор привез сына, чтобы определить в больницу. Варя уложила мальчика на кровать, пошла в контору и попросила вызвать мужа из шахты. Вскоре Чургин пришел и вместе с Егором поехал в земскую больницу. Доктор Симелов, осмотрев больного, пригласил старшего врача, и после некоторых колебаний они согласились оставить мальчика в больнице. Симелов отозвал Чургина в сторону, тихо сказал:
— Сепсис, общее заражение крови. Может умереть завтра, а может годы тянуть, если острая форма перейдет в хроническую.
Когда возвращались из больницы, Егор вдруг высказал вслух то, о чем не раз сожалел:
— Эх, не встретил я тогда Нефадея. Зарубал бы, как ту собаку!
— И гнил бы теперь где-нибудь в Сибири, в каторжной тюрьме, — сказал Чургин.
Егор безнадежно махнул рукой:
— Один конец для меня, Гаврилыч. Я теперь нагляделся на жизнь эту, как самого она прихватила, на живоглотов наших — Загорулькина да атамана. Сибири не миновать мне.
Чургин молчал. Второй казак из Кундрючевки восстал против атамана и Загорулькина. Сколько еще будет таких?
Глава шестая
Яшка вернулся в хутор к вечеру, а уже утром следующего дня Нефед Мироныч повез его к поезду на Новочеркасск. Неодобрительно посматривая на его дорогое пальто с бобровым воротником и такую же, в один цвет, бобровую шапку с бархатным верхом, он то и дело пожимал плечами, недоумевая: «Сплю я мертвецким сном, чи в глазах чертики на старости бегают. В толк не возьму: Яшка или боярин какой?» Но тут же с гордостью отвечал себе: «Нет, это Яков, Загорулькина кровь». Продолжая свои наставления он сказал: