Молодые шахтеры попятились к двери, к буфету, кто, пользуясь случаем, хотел улизнуть на улицу, но саженный верзила с салфеткой подмышкой ловил их и требовал деньги.
Видя, что Степан обливается кровью, а друзья его отступили, Недайвоз с торжествующей усмешкой вернулся к Леону, спросил, с кем он пришел, и заметил растерянного дядю Василя.
— A-а, Козлиная бородка! Угощаться захотел, старый хрыч? — крикнул он и, как тараном в стенку, ударил старика кулаком в живот.
— Ой, да за что-о так, Ва-аня? — простонал дядя Василь, схватившись рукой за живот, и повалился со стула.
Все произошло так быстро, что Леон не успел удержать Недайвоза. Обида на старого своего друга у него прошла, и он бросился поднимать старика.
— Кто еще хочет бить Недайвоза? — горланил между тем Иван Недайвоз, диким взглядом скользя по лицам пьяных шахтеров.
К нему торопливо подошел низкий, полный хозяин Кальянов, взял под руку.
— Иван Филиппыч, да брось ты их к черту! Вот нашел с кем связываться. Пошли, пивка выпьем.
Недайвоз надменно посмотрел на него, на товарищей Степана и направился к буфету, бросив Леону:
— Идем, братуха! Теперь тебя до гроба ни одна тварь не тронет!
Опасаясь, что дружки Степана могут встретить Леона и избить, Недайвоз решил проводить его.
Недайвозы когда-то жили в Кундрючевке. Несколько лет назад отец Ивана поступил на шахту, потерял ногу при обвале и теперь жил тем, что давал из заработка сын, а сам шахтерам чуни шил из телячьей кожи. Но сын не вышел таким, как хотелось старику. Рослый, худощавый, Иван Недайвоз был крепко сложен и обладал незаурядной силой, да по-дурному растрачивал ее. Вожак шахтерских ребят и бесстрашный драчун, он все свободное время проводил в пивных, в компании таких же, как он, бесшабашных гуляк и пьяниц.
Старик Недайвоз, веря в поговорку: «Женится — остепенится», уговорил сына жениться, но ничего от этого не изменилось, а только в доме прибавилось шуму. Иван Недайвоз нещадно избивал жену.
Леон знал об этом и давно хотел поговорить с Иваном.
Время было за полдень. Облака расступились, показалось солнце, и улицы наполнились звонкоголосой детворой с санками.
Леон и Недайвоз шли по Московскому тракту, пересекавшему город. На блестевшей от полозьев дороге расхаживали галки, то и дело перелетали на новые места и долбили клювами дымящийся конский помет. Леон смотрел на высокие сугробы по обеим сторонам дороги и думал: «А снегу много, пахать будет легко, и год может быть урожайным».
Вскоре они были в поселке Растащиловка. Тут на узкой, длинной уличке шумели дети. Кое-где возле дворов стояли женщины с высоко поднятыми решетами, просеивая сгоревший уголь.
На уличке чернели пятна от мыльной воды после стирки, всюду были разбросаны картофельные очистки, старые чуни, прохудившиеся, негодные ведра. В воздухе стоял запах мыла, квашеной капусты. Зная, что Иван Недайвоз обязательно завернёт в первую же пивную, Леон решил затащить его домой под предлогом навестить старика Недайвоза.
— Отец дома? Я давно его не видел.
— Дома. Если хочешь, братушка, зайдем посидим. Я за полбутылочкой пошлю, — с радостью предложил Недайвоз.
Радость его была неподдельная. Он чувствовал, что Леон избегает близкого общения с ним, в душе иногда обижался на него, и вдруг тот сам напросился в гости.
— Только без полбутылки, брат! Я не пью.
— Ну, ладно, ладно, согласен. И ты против меня пошел? Отец, жинка, Илюша — все вы против меня! — безразлично махнул рукой Иван.
Он шел вразвалку, то и дело поддергивая брюки и дотрагиваясь до шапки. Жакетка его, как всегда, была распахнута, рубаха удальски расстегнута, и гордость его — каракулевая шапка лихо залеплена на затылок.
Леон промолчал. Недайвоз, думая, что Леон обиделся, виновато, обратился к нему:
— Ты не серчай, братуша! Я это так, шутейно. А пьем мы, братуша, от жизни такой. Проклятая наша жизнь шахтерская. А кто поймет? Поначалу, как поступаешь на шахту, вот как ты, скажем, еще веришь: мол, вот-вот получшает. А потом и вера и надежда — все пропадет. Не верю я ни в какого черта теперь. Потому и пью. И буду пить!
Маленькая хибарка Недайвоза стояла на косогоре. Недалеко от нее было любимое место детворы — каталка. Дети взбирались с санками на облитый водой обледенелый снежный курганчик, падали на санки и катились вниз, крича и посвистывая. Некоторые из подростков катались на деревяжках с железными подрезами, как на коньках. Эти бесцеремонно отпихивали с ледяного бугорка малышей и, широко расставив руки, стремительно неслись вниз по улице, вихря снежную пыль расстегнутыми полами старых отцовских жакетов.