— Бери, а то вовсе не получишь. Я за тобой бегать не стану, — насмешливо и спокойно говорил подрядчик.
Молодая откатчица с тоскливой ненавистью кричала возле конторского стола:
— И так наполовину от мужчины меньше плотют, да еще и вычеты! За что ты девяносто копеек вывернул? За что, я спрашиваю?
— Иди в контору, там тебе скажут, — слышался глухой ответ конторского кассира.
— Мучители вы! Изверги проклятые! — плача, откатчица отошла в сторону.
А возле двери, заложив руки назад и настороженно поводя выпуклыми глазами, все так же стоял усатый, как кот, стражник, бесцеремонно брал недовольных за руку и выталкивал на улицу.
Слушал Леон грубые окрики подрядчиков, ругательства рабочих, смотрел, как в бессильном гневе плакали молодые женщины, как стражник выпроваживал их из нарядной, — и сердце его наполнялось тоской и злобой.
Взвинченный до ярости, он уже направился к выходу, но остановился, услышав голос какой-то молодой шахтерки.
— Какой аванец? Какой, я спрашиваю?
— Какой брала, тот и удерживаю: три рубля.
— Бабник! Потаскун! За то, что опять не пошла с тобой, удерживаешь? — с отчаянием в голосе проговорила женщина и залилась слезами, отходя от стола Жемчужникова.
Леон подошел к Жемчужникову, спросил дрожащим от гнева голосом:
— За что удержал?
— За дело.
— Покажи ее расписку!
Жемчужников встал, руками оперся о столик и язвительно сказал, ухмыляясь:
— Что, милаха твоя? Обещалась… — Но он не договорил: Леон ударил его по лицу, и Жемчужников упал на соседний столик.
Зазвенели монеты, разбилась лампа, подрядчики вскочили со стульев и сгребли со столов деньги. Леон взял три рубля со стола Жемчужникова и отдал их работнице.
— На!
Стражник протиснулся к Леону, схватил его за ворот, но Леон крутнулся так, что стражника отбросило в сторону. Презрительно глянув на его пышные усы, на большой живот и начищенный эфес шашки с золотым махорчиком, Леон бросил ему:
— Слабы вы против нас, ваше благородие! — и пошел к двери.
Стражник кинулся за Леоном, но Иван Недайвоз преградил ему путь.
— Не тронь, ваша благородь! — сказал он, выпячивая грудь колесом перед самым его носом.
Возле конторской доски Леон заметил толпу и остановился. Высокий шахтер, подняв лампу, громко читал:
«Подрядчика Жемчужникова:
1. За незакрепление штрека на пятнадцать аршин,
2. За искривление уступов и запущенность очистных работ,
3. За крепление, не соответствующее правилам ведения горных работ, штрафую на 75 рублей и делаю последнее предупреждение. На исправление всех дефектов дается два дня.
— Вот это здорово! — с удивлением произнес читавший шахтер. — Семьдесят пять рублей, братцы! Да я за три месяца столько не заработаю!
— Смелый он, Чургин. Даже перед Жемчужниковым не робеет.
— «Смелый»… Он их штрафует, а они — нас. Чего ж ему робеть-то?
— Я слыхал, ребятки, он артельки собирает, а? — тихо сказал старик. — А в артельке зарубщики вон, по семь гривень получили за упряжку, а я только по сорок пять копеек.
— А нам кой черт мешает? Идемте и мы в артель.
— Убей меня гром, самое большое через неделю, Жемчужникова лава будет артельной!
Несколько человек отошли в сторону и оживленно зашептались.
Домой Леон пришел невеселый. Не первый раз он наблюдал, как подрядчики обсчитывали рабочих, но объяснял это случайными недоразумениями. Теперь он понял, что начальство шахты знает о произволе подрядчиков и не борется с ним. «Значит, и начальство, и подрядчики — все заодно. Все, у кого есть деньги и власть, одинаковы — и в хуторе, и на рудниках, и в городе. Рабочие — это скотина, „товар“, как учитель говорил на прошлом занятии, и с ними можно поступать как кому захочется. Но, черт возьми, всегда это так не будет! Учитель верно сказал: „Настанет час, подымется мускулистая рука рабочих и обрушится на головы тех, кто издевается над народом“», — думал Леон, входя в комнату. Сев на скамейку, он сдернул с ног сапоги и сердито швырнул их за печку.
Варя стирала. Белая пена крупными пузырями собиралась у краев корыта, отливала сизыми переливами. На табурете лежало мокрое белье, на полу — рабочая одежда.
В люльке Чургин-младший играл красной побрякушкой.
— А начальник где? — спросила Варя.
— Обещался прийти во-время.
— «Во-время» — это говорится с тех пор, как мы поженились. А ты чего такой скучный?
— Получку получил. Одиннадцать двадцать две, да полтинник конторе отдал.