С верхних нар спрыгнул старик.
— А ну, дай дорогу!
Он протиснулся в круг, прошелся, как утка, переваливаясь, и пустился вприсядку.
— Шибче, Леонтий! Шибче, говорю-ю!
Из-за перегородки, в углу, где жили семейные, слышалось, как муж, подталкивая жену, говорил:
— Да иди-и. Чего боишься, ду-ура?
— Жарь, Левка! Дела не на шутку!
— Ду-уня-я!
Дуня выхватила из-за пазухи красный платочек и, подбоченясь, затопала каблуками, игриво помахивая платком старику-шахтеру.
— Их, их, их, их!
— Не-ет, молодка, ты только пришла, а у меня уж все пары вышли, — еле вымолвил старик, выходя из круга.
В пляс пустился муж Дуни, но его оттолкнул чернявый шахтер и завертелся перед Дуней, заглядывая ей в глаза, подмигивая, прищелкивая пальцами.
А за кругом уже ходили со старой шапкой:
— А ну, Трошка, по трешке ухарю Сережке! Давайте, кидайте, рабы божии!
— Сыпь, Федосеевна! Дай ему духу!
И каждый обязательно хотел придумать свое, громко выкрикивал, подмигивал, пристукивал каблуками, откалывая такие коленца, что и цыган диву давался бы.
От земли поднималась густая пыль, смешивалась с табачным дымом и плыла над нарами.
Леон внезапно прервал игру, вытер потный лоб.
— А ну вас, устал!
— Ай, Лёв, какой ты! Только разошлась, а ты бросил, — сверкая красивыми глазами, сказала разгоряченная пляской Дуня и, лукаво подмигнув, шепнула ему над ухом: — Ну, сыграй еще! Ух, и спляшу! Тебе.
Кофточка ее была полурасстегнута, щеки горели так, будто малиной кто накрасил.
«И мужика не боится», — взглянув на нее, подумал Леон и кивнул головой.
Отдохнув немного, он заиграл «Во саду ли, в огороде». Дуня павой поплыла по казарме, слегка покачивая бедрами и мелко притопывая каблуками.
Вскоре молодой шахтер, что ходил с шапкой, принес полную корзину закуски и выпивки. Среди желтых пивных бутылок из корзины торчали красные сургучовые головки водочных.
— Перво-наперво — гармонисту! — сказал белявый парень с пушистыми усиками и поднес Леону кружку пива.
— Беленькой! Беленькой гармонисту!
— Да чего ты всю бутылку сгреб, молокосос?
Леон взял жестяную кружку с пивом, сдул пену и, опорожнив ее и закусив раковой шейкой, ударил гопак.
— Береги-ися-я!
— Дуня-я! Эх, чиво же не плясать, все одно нам погибать! — пошел паренек с белявыми усиками.
— Скорей наливай, язви-те!
И снова выкрики, свист, топанье сапог и лаптей гулом понеслись по казарме.
Потом явились шахтеры из других казарм, Степан со своей шайкой, и опять вскладчину собирали деньги на водку, на тарани; и снова гуляла, кружилась в шумном плясе отчаянная шахтерская душа.
К полуночи, поссорясь из-за пустяков, тут же, в коридоре, кто-то ножом пырнул в живот белявого парня.
Иван Недайвоз пришел, когда уже все было кончено. Посидев в казарме, он посочувствовал односельчанам раненого и заверил, что со Степана спросит за это завтра.
На следующий день Недайвозу было не до Степана. Придя на работу, он увидел на своем месте другого шахтера. Он подумал было, что это учится саночник из новичков, и еще пошутил, сказав, чтоб тот убирался восвояси, но когда узнал, что на его место поставлен новый зарубщик, пришел в ярость.
— Отбиваешь, значит? Так! — грозно сказал Недайвоз.
Шахтеры поспешили объяснить, что новичок не виноват, и посоветовали переговорить с Жемчужниковым.
Недайвоз поднялся на-гора и направился в пивную, надеясь, что Жемчужников там, но в пивной его не было. Тогда он пошел на квартиру к нему, но и там не застал.
Через несколько минут он ворвался к штейгеру и остановился на пороге.
Петрухин опасливо посмотрел на его разъяренное лицо, на обушок в его руках и спросил:
— В чем дело, Недайвоз? Ты почему не работаешь?
— Рассчитал меня Жемчужников, пришел жаловаться, — хмуро ответил Недайвоз, снимая шапку.
— Ну, а я тут при чем? Ты же не конторский. Иди к своему подрядчику и разговаривай.
— Как это не конторский? Я на шахте Шухова работаю!
— Шахта Шухова, а рабочих нанимают подрядчики, и я никакого отношения к тебе не имею.
— A-а, как не работаю, так «почему» спрашиваешь, а как рассчитали, так отношения не имеешь? — угрожающе сказал Недайвоз.
Петрухин, встав из-за стола, раздраженно сказал: