— Вот как бы нам с тобой, Левка, такую! Хоть бы душа от копоти очистилась маленько.
Рассудительный голос ответил ему:
— На том свете очистится, парень.
Мартынов отошел в сторону и погрузился в свои думы. Ему хотелось доставить Ольге радость, чтобы Ольга посмотрела на него своими ясными, как небо, веселыми глазами, чтобы она сказала ему что-нибудь ласковое, а он скажет, что хочет на ней жениться. И он улыбнулся.
Мысли его нарушил протяжный, низкий гудок. Нарядная загудела, зашевелилась, замигала сотнями ламп, и шахтеры двинулись к подъемной машине.
Был понедельник. Шахта сутки не работала. Леон хотел осмотреть лебедку, но не успел он повесить на гвоздь узелок с харчами, как явился дядя Василь. Приход его был тем более странен, что вчера они вместе были на кружке у Загородного, слушали Луку Матвеича, проводившего беседу о задачах российской социал-демократии, и обо всем переговорили, вместе возвращаясь домой.
По встревоженному лицу своего учителя, по стремительности, с какой дядя Василь пришел к нему, видно было: что-то случилось.
Оглянувшись вокруг, дядя Василь негромко сказал:
— Слыхал? — Он тяжело передохнул и не мог сразу сказать. — Слыхал, какое дело затевается? Ах вы ж, сукины сыны, негодяйские души, пралич вас убей насмерть!
— Да ты говори скорей, в чем дело?
— Ты подумай только, что они затевают, душегубы, иродово племя! Они его, — он наклонился над ухом Леона, зашептал: — порешить сговариваются! Шутка ли, а?
Леон сразу догадался, о ком говорил дядя Василь, однако, спросил:
— Кого?
— Да Гаврилыча, говорю тебе! Сейчас же ему передай! — шепнул дядя Василь и заторопился уходить. — Нет, я скорее его найду.
Леон был ошеломлен таким известием. «Убить Чургина! За что?» — думал он. В это время по вагонному буферу, что висел возле лебедки, два раза стукнули молоточком — сигнал спускать вагончики. Леон потянул к себе рычаг тормоза, и барабан лебедки стал медленно разматывать трос. Три больших новых железных вагончика двинулись вниз по уклону.
«Неужели за артели? Или за кружок? Ах, звери! Убить Чургина!» — думал Леон. Мысль об опасности, угрожающей Чургину, наставнику его и зятю, на миг заслонила собою все. Леону уже чудилось, что Чургин с окровавленной головой, мертвый лежит где-то. Но кто хочет его убить? Дядя Василь не сказал.
Заметив, что барабан стал вращаться что-то слишком быстро, Леон нажал на тормозной рычаг. Кованные железом дубовые колодки тормозной ленты плотно прижались к барабану, но ход его не уменьшался. Опустив рычаг, Леон еще сильнее надавил на него, но барабан вращался все быстрее.
Тормоз не действовал.
Снизу доносился угрожающий гул вагончиков.
— Да что же это такое? — Что было силы, обеими руками Леон нажал на рычаг, и в это время из-под тормоза показался дым и запахло горелым маслом. Страшная догадка бросила Леона в жар.
— Масло? Откуда масло?! A-а, вот вы как, сво-о-ло-очи?! — понял он предательскую проделку врагов Чургина.
— Ти-ше-е-е! За-абури-ишь! — послышалось с верхних плит.
Молоточек ударил «стоп». Потом еще и еще, но Леон уже не мог остановить барабана и что было силы крикнул:
— Тормоз не де-е-ржит!
Снизу, как из могилы, донеслось:
— Береги-и-сь!
Леон растерялся. Этого еще никогда не было. Что делать? Он напряг все силы и налег на рычаг тормоза, прижимая его к земле, но и это не помогло. И он в отчаянии закричал:
— Подсоби-и-те-е! Не удержу-у!
А вагончики с двухсотпудовым грузом, гремя и покачиваясь, бешено неслись вниз по уклону, все убыстряя ход. Другой конец троса, который должен был подымать порожняк снизу, почему-то оказался свободным. Крючком цепляясь за рельсы, он молниеносно скользил вверх, уродовал путь, вырывал шпалы и разбрасывал голубые искры. С плит, из людского ходка шахтеры бежали в штреки, кричали товарищам, чтобы спасались, то и дело давали Леону сигнал «стоп».
Дядя Василь, спустившийся было по людскому ходку, заметил, что вагончики «понесли», и метнулся к лебедке.
Леон, ногами упершись в крепь, всем телом навалился на рычаг, но он пружинил, бил его по животу и подбрасывал, как полено.
— Дрючком! Сзади дрючком! Да скорей же, дядя! О-ой, пропало все! — стонал Леон.
Посиневшее лицо его болезненно исказилось, фуражка упала с головы, волосы растрепались, а глаза, точно окаменев, с ужасом уставились на барабан и беспомощно следили за перемещавшимися витками троса.
Из-под деревянной ленты, будто от десятка коптилок, повалил беловатый дым, маслянистой гарью першил в горле, заволакивал все вокруг.