Алена пала перед ней на колени, умоляюще простерла руки:
— Тетя! Тетенька! Ну, сжальтесь надо мной! Ну, помогите мне, не отговаривайте. Я люблю Леона. Я последнюю кровинку свою отдам за него, лишь бы он был со мной, но назад не вернусь. Да я руки на себя наложу, но не покорюсь и не пойду за того слюнтяя, что прочит в мужья мне отец!
Слезы текли по ее щекам, глаза горели огнем, большие, черные, жгучие глаза. Но тетка Агриппина, только всхлипывала, закрыв косынкой лицо.
— Да неужели у вас сердце каменное? Неужели вы не женщина?! Вы ж на себя петлю надевали, вы знаете, что такое любовь, тетенька. Ну, довезите меня до станции, — умоляла Алена, хватаясь за край ее юбки, за руки и целуя их, но тетка молчала.
Тогда Алена поднялась на ноги, бросила презрительный взгляд на заплаканное лицо тетки и, взяв узелок, стремительно вышла из хаты.
Остаток ночи она просидела на завалинке под чужой хатой, а с зарей двинулась в путь. Выйдя в степь, она отдохнула немного. Далеко в стороне, выставив к небу кудрявые верхушки, в утренней дымке угрюмо стоял лес. С краю от него, в низине возле речки, виднелся хутор Бочковой; над ним курился беловатый дым, пеленой тянулся к речке.
Алена вздохнула и пошла по дороге, настороженным взглядом всматриваясь в утреннюю степь. В одной руке она держала узелок, в другой — снятые с ног гетры. Из-под платка ее выбилась прядь волос, и ветер игриво теребил их на солнце.
Босые ноги ее ступали твердо, уверенно, голова держалась гордо. И в этой порывистой походке, в надменном, своевольном взоре ее чувствовалась большая сила.
Дойдя до леса, Алена ступила на кундрючевскую дорогу и остановилась, оглядываясь по сторонам и вслушиваясь. На дороге вдали чернели подводы, там и сям в степи пестрели платки женщин. «Он не мог так скоро хватиться», — думала Алена, стараясь отогнать от себя тягостные мысли, и зашагала по узкой просеке. Но потом остановилась, опустила голову, точно перед ней нежданно стена выросла. Постояв в раздумье несколько минут, она опять вскинула голову и решительно зашагала по дороге.
Живительной майской прохладой дохнул на нее лес. Запахло ландышами. Наклоняясь друг к другу курчавыми кронами, встревоженно зашептались старики-дубы, зашелестели жилистыми листьями.
Ветер смерчем налетел на дубраву, рванул платок с головы Алены. И зашумели, заскрипели столетние дубы, закачали макушками, будто вот-вот готовились повалиться на просеку и перегородить ее.
Алена ускорила шаг. Отчего-то сильней забилось сердце, тревогой наполнилась грудь.
— Господи, помоги мне! — прошептала она.
Тягостным был этот узкий, безлюдный проход в лесу. Наконец показалась степь. Впереди зазеленел молодой ковыль, запестрели бугорки байбаков, далеко вдали замаячили телеграфные столбы железной дороги. Но не успела Алена дойти до станции. Шагах в двадцати от нее, как призрак, на просеке выросла тучная фигура и окаменела, широко расставив ноги.
Алена остановилась. Тело ее задрожало, на лбу проступил холодный пот.
— Ну, здравствуй, дочка! — раздался злорадный голос Нефеда Мироныча.
«Конец. Господи, спаси!» — взмолилась Алена. Видя, как отец, словно хищник к своей жертве, спрятав за спиной арапник, медленно идет к ней, она в отчаянии выкрикнула:
— Уходите! Уйдите с дороги, говорю вам!
Нефед Мироныч крупно шагнул к ней и распустил арапник, но Алена скрылась за деревьями.
— A-а, шлюха шахтерская! Запорю-ю! — взревел Нефед Мироныч и бросился за ней.
Алена убегала все дальше и дальше в чащу леса, и губы ее беззвучно шептали:
— Ах, Лева-а! Пропала я!
Нефед Мироныч неотступно бежал за ней, без крика, без ругательства, и Алена слышала хриплое дыхание его и стук кованых сапог.
— Не догоню. Господи, наддай силы! — шептал он.
Алена чувствовала, как подкашиваются ее ноги, как неистово бьется сердце, до боли стучит в висках кровь и в груди нехватает воздуха, и слезы покатились по ее горевшим щекам. Пробежав еще несколько шагов, она споткнулась и упала.
Нефед Мироныч, без картуза, в разорванном пиджаке, подбежал к ней и, шатаясь как пьяный, ожег ее арапником.
— За непослухание батька! Штоб почитала бога! Штоб блюла законы! — приговаривал он, нанося ей неистовые удары.
Алена прижалась лицом к земле, вздрагивала при каждом ударе и молчала. Полные розовые руки ее, разбросавшись, судорожно сжимали и подминали старые гнилые листья, в глазах все помутилось.