Наконец Нефед Мироныч схватил ее за руку, поднял и потащил на просеку — безжизненную, повисшую на его руке. И тут встретился ехавший на станцию Егор. Зверем посмотрел он на Загорулькина и спрыгнул с дрог.
— Что с девкой сделал, ирод? — грозно выкрикнул он. — У-у, супо-стат!
— Езжай своей дорогой, казак. Я — отец, и не тебе указывать, — угрюмо проговорил Нефед Мироныч, волоча Алену к своей линейке.
Алена собрала последние силы, встала на ноги и, шатаясь и кусая от боли губы, сказала:
— Пропала я, Егор! Передай Леве: погибло все.
Приехав домой, Нефед Мироныч послал работника в соседнюю станицу за сватом, решив договориться с ним о подробностях спешной свадьбы, и перед вечером объявил Алене, что она будет повенчана.
Алена, не подымая глаз, выслушала его и ушла в свою горенку.
Вечер в семье Загорулькиных прошел так, словно в доме лежал покойник, никто не разговаривал, Дарья Ивановна плакала, бабка сидела под образами и шептала молитвы. Все с затаенным страхом прислушивались к стонам Алены в горнице.
Нефед Мироныч, не шевелясь, лежал на сундуке. Что там делает дочь? Неужели не покорится? Ему хотелось верить в себя, в свою силу, но теперь он ясно видел, что не имеет этой силы и не может сломить упрямства дочери. Боль и досада на себя и жалость к дочери томили его сердце.
В другой комнате Дарья Ивановна вполголоса причитала по мучительной своей жизни.
А в саду цвели яблони, цвела молодость, и соловьи пели ей страстные песни, песни жизни…
Нефед Мироныч распахнул окно, и в комнату ворвались буйные запахи яблонь.
В непостижимой дали вспыхнула и сорвалась звезда, перечертила темнолиловое небо и потухла, оставив за собой бледный след.
На улице девчата пели старинную песню:
Нефед Мироныч сел на стул у окна, наклонил седую голову и так остался сидеть.
Глава четырнадцатая
Через два дня после смерти сына к Чургиным приехал Егор Дубов. За эти дни он почернел, рыжеватая щетина покрыла его давно небритые щеки и от его былого лихого вида, от гордой казацкой выправки не осталось и следа. Сгорбившись, еле владея собой, он долго успокаивал Арину, ласкал ее своими неуклюжими, заскорузлыми руками, а у самого в глазах блестели слезы.
— Ну, не убивайся, Андреевна. Что ж теперь? Надо и о себе думать, — трогательно сказал Игнат Сысоич, топчась посреди комнаты, и вышел кликнуть извозчика.
Варя заперла квартиру, и все поехали в больницу.
Леон был еще не совсем здоров, чтобы работать, но накануне вечером, вернувшись со сходки, Чургин дал ему указания, что делать и в каком уступе, сообщив, что после работы в коренном штреке будет собрание шахтеров.
И Леон утром спустился в шахту.
Ольга работала на лебедке. Она недоверчиво взглянула на него и спросила:
— Совсем пришел? Трос я переставила, будешь выдавать со второй артельной лавы.
Леон повесил на гвоздь красный узелок с харчами и с нескрываемой гордостью ответил:
— Нет, Ольга, раз ты пришла, до обеда потрудишься, — у меня есть дела поважней.
Ольга приняла это за шутку, но Леон повторил, что до обеда не будет работать, и пошел вниз, обдумывая, как лучше сказать речь в первом уступе нового горизонта. Какие только слова он ни подбирал в уме, а речи не получалось, и он начал беспокоиться: не подведет ли он Чургина, кружок, всех друзей?
На нижних плитах его остановил Загородный:
— Здорово, «коренной шахтер»! Ну, как дела?
— А вот иду, думаю, как надо говорить с ребятами, и никакой речи не выходит.
Загородный вынул изо рта трубку и наклонился к его уху:
— А ты говори, как душа велит. И выйдет.
Леон зашел в камеронную, где недавно работал, поздоровался с молодым щербатым парнем и хотел сказать ему, что завтра шахта не будет работать, да спохватился. «Нет, так сразу говорить нельзя. И камеронщики должны работать, не то шахту затопит!» — подумал он и направился в первый уступ второго горизонта. Посидев немного, он подполз к знакомому зарубщику и отозвал его в сторону.
— Николай, как ты смотришь на то, чтобы шахта немного постояла?
— Это почему так? — удивился зарубщик, боязливо оглянувшись.
— А через то, что довольно нам терпеть измывательства хозяев. Мало им: по четырнадцати часов работаем — и на борщ еле зарабатываем, так они полтинники вывертывают, штрафы разные делают, девчатам наполовину меньше мужчин платят, убивают каждый день. Нет мочи терпеть. Выступаем на борьбу за свои права. Всей шахтой выступаем! Объявляем стачку, забастовку, значит, и отказываемся работать до тех пор, пока не исполнят наши требования. Сегодня после гудка соберемся в коренном штреке, выработаем шахтерские требования хозяину, — выложил Леон все сразу.