При виде делегации у Стародуба застучало сердце и на лице обозначилось недоумение. «Неужели… неужели Кандыбин был прав?» — все еще не решаясь поверить в свою догадку, думал он, вспоминая, что говорил подрядчик о Чургине, и спросил:
— В чем дело, господа? Что за делегация?
Семен Борзых достал из кармана текст требований к шахтовладельцу и, волнуясь, сказал:
— Николай Емельяныч, шахта с сегодняшнего утра остановлена. Потрудитесь, пожалуйста, вручить требования рабочих владельцу шахты.
— Позвольте, позвольте. Как это: «шахта остановлена»? Кто остановил? Какие и чьи требования? — засыпал Стародуб вопросами, вскакивая с кресла.
— Шахта остановлена нами, рабочими, — вынув изо рта трубку, ответил Загородный. — Требования тоже наши, шахтерские… Да там все написано, как полагается. Вы можете прочитать.
Стародуб хмуро посмотрел на его трубку, закурил свою и взял бумагу. Но ничего там в первую минуту не увидел управляющий и главный инженер Стародуб. Он видел и чувствовал только одно: его карьера у Шухова кончена. «Но где Чургин? С ними или нет?» — думал он. На миг им овладело полное безразличие ко всему, что произошло, и он миролюбиво сказал:
— Садитесь, господа шахтеры.
Но никто не сел, а каждый наблюдал за его лицом. Сначала оно покраснело, потом стало бледнее стены, наконец, налилось кровью.
— Даже не считаете нужным обращаться к управляющему? — спросил Стародуб, складывая лист бумаги вчетверо.
— А управляющий сам кормится от хозяина, чего ж ему подавать! — бойко ответила тетка Матрена и поправила на голове белый платок.
Стародуб измерил Загородного презрительным взглядом, криво усмехнулся и пыхнул трубкой.
— И это старший конторский плитовой, господин Загородный, оказался предводителем забастовщиков!
— Я председатель стачечного комитета. И не оказался, а выбран, — с достоинством сказал Семен Борзых и притронулся к очкам.
— Вы, господин Борзых, и вы, господин Загородный, можете считать себя с этой минуты свободными от работы в шахте, — с ледяным спокойствием процедил Стародуб сквозь зубы.
Борзых снял очки, вытер стекла и, водрузив их на место, ответил:
— Об этом мы поговорим после, господин управляющий. Срок для ответа даем вам два дня.
— Вы будете арестованы, кроме того, что рассчитаны, — не повышая голоса, проговорил Стародуб. — Уходите. Нам не о чем разговаривать.
— С вами нам вообще не о чем было разговаривать, господин управляющий, — возразил Борзых. — Мы пришли сюда по поручению полутора тысяч шахтеров — передать через вас требования рабочих к шахтовладельцу, а вам говорим: до тех пор, пока требования шахтеров не будут удовлетворены, в шахте будут работать только камероны.
Стародуб прошелся по кабинету, остановился возле стола и холодно ответил:
— Хорошо, господа забастовщики, приму это к сведению. Но шахта будет работать!
Делегаты ушли. Стародуб сел в кресло, немного подумал и повернулся к телефону.
Ночью приехал владелец шахты. До утра он совещался с управляющим, с уездным приставом, с подрядчиками. Перед рассветом Борзых, Загородный и тетка Матрена были арестованы, а утром на шахте было расклеено объявление о расчете тридцати семи человек. В числе их стояли фамилии Леона Дорохова и Ольги Колосовой.
Чургин сказал Леону:
— Ну, брат, первый класс ученья ты закончил. Уезжай отсюда на время, а потом будем учиться дальше.
— Я отсюда никуда не уеду, Илья, — твердо заявил Леон.
— Уезжай, а то арестуют, — шепотом сказал Игнат Сысоич. — На другую шахту или на завод поступишь. Была бы шея, а ярмо найдется.
Леон быстро собрал вещи и, простившись с отцом, ушел, а спустя немного времени был уже в степи, за несколько верст от шахты. Он шел по дороге угрюмый, подавленный, безразличным взглядом смотрел на расцвеченную изумрудной весенней зеленью степь и думал: «Значит, кончилась и эта новая жизнь. Да неужели, мы последние люди на свете, что даже под землей, в этих гиблых шахтах, и то нет места!»
Куда еще итти? Чем жить?
Эти вопросы неотступно стояли перед ним, и сердце его наполнялось ненавистью.
Он шел медленно, еле волоча ноги и держа в одной руке небольшой сундучок с пожитками, а в другой — гармошку, и сам не знал, куда и зачем он идет.
С дороги, зашумев крыльями, вспорхнула стая диких голубей и полетела куда-то над бескрайной ковыльной степью.
Леон поставил сундучок на землю, сел на него и задумчиво опустил голову.
Итти было некуда. Жить было нечем. А надо было жить.