Яшка пожал руку отцу, слегка похлопал его по плечу и сказал, будто они десять лет не видались:
— А вы все такой же, батя.
— Знамо дело, такой, сынок. А какому ж мне быть? Зато ты переменился, — ответил Нефед Мироныч и повел сына к линейке, рассматривая его со всех сторон.
По пути в хутор Нефед Мироныч начал свои расспросы:
— Ну, как оно там дела, сынок? Чем хорошим промышляешь?
Яшке не хотелось выкладывать все сразу, и он ответил:
— Хлеб сею, дом ставлю. Ну, и еще кое-что делаю.
— И много посеял? Я, бог дал, двести десятин в этом году засеял, — не без гордости заявил Нефед Мироныч.
Яшка усмехнулся, достал серебряный портсигар. Нефед Мироныч недовольно посмотрел на портсигар, на толстые папиросы и с легким укором сказал:
— Куришь, значится, такие?
— Такие…
— Так… Ну, а сколько посеял? Пшеничку, небось, иль как?
— И пшеничку, и ячменек. Тысячу десятин, — с напускным равнодушием бросил Яшка и дыхание затаил, ожидая, что скажет отец.
Нефед Мироныч обернулся к нему, некоторое время смотрел на него удивленными глазами.
— Сколько?
Яшка закурил, рассмеялся.
— Я же сказал: тысячу десятин.
Нефед Мироныч отвернулся, натянул вожжи и перевел лошадей на шаг. «Тысячу! Брешет, тумана пускает», — решил он.
— Как тут Аленка? Сватов еще не было? — как бы между прочим спросил Яшка и опять насторожился, ожидая ответа.
— Дома погутарим. Было убегла на шахту, да я перестрел вот тут, — неохотно ответил Нефед Мироныч, кнутом указав на обступивший дорогу лес.
Яшка нахмурился. Ему нетрудно было представить себе, как отец «перестрел» Алену. Вспомнились бесконечные стычки с отцом, угрозы его, драки. Но Яшке не было расчета торопиться говорить об этом. Ему нужны были деньги, и он стал обдумывать, как выпросить у отца еще хотя бы пять тысяч.
Остальную часть лесной дороги они проехали молча. Когда перед Яшкой открылась степь, и далеко-далеко на меже небосвода замаячила черная точка сгоревшего ветряка, он спросил:
— Ветряк так и не поставили?
Нефед Мироныч посмотрел на горизонт, самодовольно ответил:
— Ха! Ветряк. Каменную водяную мельницу батька твой поставил! — произнес он с такой гордостью, будто завод соорудил.
— A-а, тогда другое дело, — удовлетворенно сказал Яшка и подумал: «Взялся, кажется, за ум на старости лет».
Мало-помалу разговор между ними возобновился, и они незаметно доехали до хутора. Яшка увидел два прямых, как свечи, тополя у своего дома, белую железную крышу, сады на окраине, услышал лай собак, и на него нахлынули воспоминания. Вон там, на выгоне, он познакомился с Оксаной. Вон у тех раскидистых верб он бывал с ней на гребле. А там, за хутором, на бугре, сказал, что любит ее. Помнит ли она? Далеко была от него Оксана, в Петербурге, и даже весточки не присылала, хотя Яшка писал ей.
Нефед Мироныч лихо прокатил по улице на виду у сидевших на завалинках хуторян. Стоявшие на перекрестке ребята закричали:
— Яшка!
— Яков, да постой!
Яшка попросил отца остановить лошадей и спрыгнул с линейки. К нему подбежали товарищи, жали ему руку, с завистью осматривали его:
— Да ты что — купец?
— Совсем барином стал!
— Кто ж ты такой?
Яшку разглядывали со всех сторон, щупали его городской костюм, золотую цепочку между карманчиками жилета. Он держался с друзьями запросто, угощал дорогими папиросами и, дойдя с ними до ворот своего дома, попрощался, пообещав выйти на улицу позднее.
Дома началось радостное оживление. Дарья Ивановна охала и плакала от радости, бабка, щуря глаза, восхищенно трогала одежду внука и тараторила:
— Как в воду глядела! Помещик, так и тот не ровня.
Яшка был весел, расспрашивал о жизни хутора, деда Муху вспомнил, и по его беззаботному настроению, по тому, что он холодновато встретил Алену, она заключила: «Наговорил батя. На меня и не глядит».
Обедали необычно, в приподнятом настроении. Нефед Мироныч то и дело моргал Дарье Ивановне, чтобы она подкладывала Яшке лучший кусок, наполнял рюмки многолетним вином и все потчевал:
— Ешьте, пейте, сынок, дочка! Для вас все наживали!
Яшка почувствовал, что вино очень крепкое, и перестал пить, а больше ел и похваливал:
— Славно сделано, вкусно. Моя кухарка Устя на что додельница, а не умеет готовить так.
Загорулькины многозначительно переглянулись, и каждый подумал: «Кухарка. Значит, он и на самом деле высоко взлетел, коль у него собственная кухарка!»
Алена посматривала на Яшку, а он незаметно подмигивал ей, как бы говоря: «Умнеть начал отец. Ничего, еще не то будет». Но Алене было не до веселья. «Да, тебе хорошо, а мне каково?» — читал Яшка в ее печальных глазах, но решил сначала поговорить с отцом о своих делах.