— На шахту, к Леве, — призналась Алена.
— Тю! Ах ты, паскудница! — воскликнула бабка, стукнув костылем по полу, но Яшка не дал ей говорить:
— А вы, бабушка, пока помолчите. Я не вас спрашиваю.
— Как это так? Я тебе…
— Я говорю вам, помолчите! — властно повторил Яшка. — Продолжай, сестра.
— Ну, батя как-то узнал, кинулся догонять и в лесу, возле самой станции… — Алена закусила нижнюю губу, силясь не плакать, но слезы уже катились по ее побледневшим щекам.
— Так. Ну, что вы скажете, батя, на это? — спокойно, но жестко спросил Яшка.
Нефед Мироныч сидел, скрестив руки на груди и положив ногу на ногу, грозный, невозмутимый. Всем своим видом он хотел подчеркнуть великую силу свою и власть, но в душе чувствовал, что эта сила покидает его. Покинула. По комнате ходил молодой человек, сын, заложив руки назад, не обращая ни на кого внимания, как хозяин. И говорил, как хозяин, властным, не терпящим возражения тоном. Неужели сын сильнее его, отца, и ничего уже с ним теперь сделать нельзя? Нефед Мироныч видел: да, сын стал сильнее его. Но это-то сознание и ожесточало его. И он резко, как говорил весь свой век, ответил:
— Скажу. Это какой такой суд заявился в мой дом? Перед кем это я отчеты должен делать, хотел бы я знать? Ты думаешь, как золотую цепку надел, так уж и батька тебе стал не отец? Да я, может, всего тебя золотом обвешать могу! Подумаешь, мировая гроза какая объявилась. Ты, может, и цаца там где-то для кухарки своей, а для меня Яшкой ты был сопливым, им и остался. Понял?
— Понял.
— А понял, так и все. Я — отец и никому, никому, — погрозил Нефед Мироныч толстым пальцем, — не дозволю учить меня, по какой ягодице дите свое ударить: по левой чи по правой. Это мое дело.
Яшка ходил по комнате твердыми, уверенными шагами. Все еще не покидавшая его надежда выпросить у отца десять тысяч удерживала его от ссоры, и он старался говорить мягко.
— Вы не волнуйтесь, а говорите спокойно, — сказал он.
Нефед Мироныч понял это по-своему: сдает сын, не смеет против отца повышать голос — и с гордостью и сознанием своего превосходства продолжал:
— Нечего мной командовать, парень. Я тут хозяин. Если ты приехал в гости — сделай милость, а нет — просим не гневаться: вон бог, а вон — порог. Ты лучше дай отчет, как ты отцовы деньги размотал на цепки золотые да на порттабашники.
— Еще что скажете?
— А еще скажу, чтоб ты Аленку не совращал дурацкими письмами.
Яшка резко повернулся, скрипнул сапогами и остановился посредине комнаты. Лицо у него было злое, глаза горели — открытые, темные, как у отца. И так же, как отец, он грубо, властно, по-чужому, сказал:
— Вот что, отец! Мне давно надоели эти ваши поучения. Я слышал их сотни раз и не за этим приехал.
— Не приезжал бы, не дюже просили, — угрюмо бросил Нефед Мироныч.
И у Яшки иссякло терпение. Резко, угрожающе он сказал:
— Ну, тогда нам тут нечего больше делать. Алена, собирайся, поедем ко мне. Пусть он самодурствует тут над Кундрючевкой, пока ему не пустили еще одного красного петуха, на этот раз последнего!
— Это что еще за речи такие? — багровея, повысил голос Нефед Мироныч. — Это что за слова такие, я спрашиваю?!
Но на Яшку это не произвело никакого впечатления. Жестко и властно он сказал:
— Если вы будете горланить, грозиться и издеваться над семьей, я подам жалобу наказному атаману и попрошу надеть на вас смирительную рубаху.
Этого Нефед Мироныч не мог снести. Грохнув кулаком по столу, он вскочил со стула, шагнул к Яшке.
— На отца — наказному? На ро-ди-теля сумасшедшую рубаху надевать? — глухо сказал он и что было силы загорланил: — Да я на тебе живого места не оставлю! За-ката-а-ю!
— Ой, Яшка, сынок, да брось ты, ради господа небесного, антихриста такого, — застонала Дарья Ивановна.
— И ты… И ты, сводница, старая, за них? — пошел на нее Нефед Мироныч, но Яшка встал перед ним.
— Вы слышали, что я сказал? Я что, шутки шутить буду с вами?
Нефед Мироныч отступил на шаг, с ног до головы измерил его ненавидящим взглядом и крикнул:
— Ты… Ты, сукин сын, бродяга с цепкой, зачем сюда приехал? Грозить мне приехал? Да я тебя-я!! — Он занес кулак, но Яшка схватил его руку и с силой сдавил ее, как клещами.
— Замолчите вы, старый Загорулька! — крикнул он в лицо опешившему Нефеду Миронычу и суровым голосом продолжал: — Вы привыкли командовать в семье, в Кундрючевке, а я уже командую сотнями людей, поймите вы это! Я добьюсь своего, у меня будет миллионное дело. Дайте срок, и я буду управлять тысячами людей, всей областью! Поняли вы теперь, кто такой ваш сын?