С дальней обжимной клетки вальцовщикам привезли раскаленный брус. Они схватили его длинными клещами, сунули в валки, и брус, мелькнув хвостом в облаке пара, покатился на противоположную сторону стана. Спустя немного времени он опять вынырнул из валков, его вновь схватили клещами, перевернули и послали на другую сторону. Так длилось несколько минут, пока болванка не превратилась в длинную полосу шинного железа.
Лавренев, тот самый парень с золотистой шевелюрой, что расшибся на «потехах», сорвавшись с полированного столба, подошел к Леону, взял его под руку и повел к мотовильным аппаратам.
— Я сам, брат, засматривался не раз, как они это делают, да, знать, не судьба стать вальцовщиком, — грустно сказал он, когда они подошли к аппаратам.
Леон сказал:
— Ничего, Борис, станем и мы вальцовщиками. Вот только бы подучиться малость.
После работы Леон опять смотрел, как катают железо, и забыл, что хотел зайти к Ольге. Неожиданно за его спиной раздался голос молодого прокатчика Сергея Ткаченко:
— Вальцовщиком хочешь стать? Каждый день смотришь.
— Непрочь бы, дело интересное, — ответил Леон.
Ткаченко обвел пальцами вокруг своей шеи, потом ткнул себя в живот, спрашивая: не боязно? Леон отрицательно качнул головой.
Домой они пошли вместе. Разговаривали сначала о заводе, о «потехах» Суханова, петом Ткаченко стал расспрашивать Леона, откуда он, где работал до этого. Леон рассказал о работе на шахте, однако, умолчал о том, что был рассчитан за участие в стачке. На прощанье Ткаченко сказал:
— Присматривайся пока что, а там я подучу немного тебя, и со временем станешь вальцовщиком.
С этого дня жизнь у Леона пошла веселей. Всякую свободную минуту он старался использовать для того, чтобы еще и еще раз понаблюдать за работой прокатчиков, подолгу задерживался возле станов после гудка. Ткаченко охотно показывал ему все приемы работы вальцовщиков, учил, как выходить из опасных положений, и Леону постепенно открывались секреты прокатчиков. Однажды он около получаса поработал за подручного у обжимной клети, подавая Ткаченко болванки.
— Ну, как? — спросил Ткаченко, когда прогудел третий гудок и пришла ночная смена.
— Ничего. Жарко очень, но работа интересная. Мне нравится.
— Значит, будешь вальцовщиком. Только смотри, магарыч не ставь никому, тут есть любители.
— Вихряй уже намекал.
Леон спрятал в карман синие очки, что подарил ему Ткаченко, убрал длинные клещи и пошел к бочке с водой.
— Тебе везет, парень, — сказал умывающийся тут же старик с седой бородкой, дед Струков, газовщик на печах, — гляди, и в подручные выбьешься.
— Мне во всем «везет», папаша, — отозвался Леон. — С хутора — вывезло, с шахты вывезло, теперь вот к вам привезло.
— Это что ж, Илья-пророк так о тебе хлопочет? — пошутил дед Струков, паклей вытирая руки.
— Судьба.
— A-а, ну тогда так. Она всех только и знает, что «вывозит», больше ей и забот об нас нету. А ты плюнь на нее, хуже не будет, язви ее.
Домой Леон теперь всегда ходил вместе с Ткаченко. В этот день Ткаченко спросил его:
— Ты по вечерам чем занят бываешь, Леон? Зашел бы когда, перебросились бы в картишки с ребятами.
— Не люблю картишки эти. На руднике надоело смотреть на них. Книжки я читаю, в библиотеку записался с Ольгой.
— А какие книжки, если не секрет? — допытывался Ткаченко.
— Романы больше. Вчера с Ольгой повесть писателя Куприна «Молох» читали — ну, прямо как про этот сухановский завод, — ответил Леон.
«Разбитной, кажись, шахтер. Надо его непременно показать Ивану Павлычу», — подумал Ткаченко и пригласил:
— А ты наведайся ко мне. Можно с Ольгой этой твоей. Мы тоже кое-что почитываем.
Леон почувствовал: что-то неспроста начал этот разговор Сергей Ткаченко, однако, расспрашивать ему не хотелось. Но Ткаченко сам предупредил вопросы:
— Ребята знакомые у меня бывают. Борис Лавренев, напарник твой, частенько заглядывает. — И, оглянувшись, тихо добавил: — Про жизнь рабочую читаем, про то, какой она должна быть.
Леон понял, на заводе существует кружок. И, не задумываясь, ответил:
— Хорошо, Сергей, я приду с Ольгой.
Ткаченко сообщил, что в воскресенье ребята собираются у Бориса Лавренева, и просил обязательно приходить.
В субботу после смены Леон зашел в доменный цех к Ольге. Она работала на камнедробилке, возле эстакад, под которыми лежали горы известняка, руды, кокса. С тех пор как Леон ушел к Горбовым, Ольга стала как будто избегать его. Сегодня он сам пришел к ней. Высокий, стремительный, с худощавым лицом и черными усиками, он сдержанно улыбался, а подойдя к эстакаде, сбил на затылок небольшой черный картуз и весело крикнул: