Лука Матвеич постучал трубкой о стебель полыни, и в темноте рассыпались и затрещали красноватые искры.
— Да, норовистый ты, — сказал он и, приподнявшись, сел. — Дай тебе волю, ты все сровнял бы с землей, — завод, шахту, подворье Загорулькина, хуторское правление, а потом погиб бы в Сибири.
Леон покачал головой и с болью и с сожалением, но твердо, без колебаний ответил:
— Нет, Лука Матвеич, вы не так поняли мои слова. Теперь я увидел, что один я ничего не сделаю. Пробовал, но меня выселили из хутора, на том кончилось.
— А если бы тебе сейчас дали десятин сто земли? — лукаво спросил Лука Матвеич.
— Не взял бы. Не это теперь меня интересует, — ответил Леон.
— Интересный ты парень! Просто молодец Илья, что нашел тебя.
— Опять же не Илья меня нашел, — ответил Леон, явно обиженный тем, что такой человек не понимает его.
— Гм. Ничего не пойму, — как бы не понимая пожал плечами Лука Матвеич. — Тогда объясни мне, старому, еще раз.
Леон помолчал, в уме подбирая слова для ответа, но нужных слов не находилось, и он виновато опустил голову.
— Не умею я говорить.
— Да уж как можешь, так и говори.
— Короче сказать, так: злой я дюже. На все злость у меня кипит в душе, на судьбу такую.
— Хорошо, что хоть не на людей.
— И на людей. Потому злость берет меня на людей, что они живут, как скотинка: тянут, тянут лямку и молчат. А тут не молчать, а драться надо. Подняться вот так, как при Емельяне Пугачеве, и в землю вогнать всех притеснителей, — с большой внутренней силой проговорил Леон и задымил папиросой.
Лука Матвеич удовлетворенно вздохнул, поджав под себя ноги, сел поудобнее.
— Что же мне ответить тебе, Леон? — медленно заговорил он, словно продолжая вслух свои мысли. — Хорошие слова ты сказал — горячие, сердечные, и я верю тебе: именно вогнать в землю надо всех их — загорулькиных, шуховых, сухановых. Не новым выступлением Пугачева, а восстанием пролетариата и крестьян. Но, — пристально посмотрел Лука Матвеич в темное лицо Леона, — но хватит ли у тебя мужества, воли, терпения, чтобы, раз встав на этот путь, как Чургин, на путь революционной борьбы за новую жизнь, никогда с него не сворачивать, а итти все вперед и вперед к намеченной цели?
Леон и прежде думал об этом «своем пути», но все его помыслы сводились больше к одному: как жить и чем кормиться. С момента поступления на шахту представления его о своем жизненном пути начали меняться, а после стачки он все больше стал думать о том, как изменить эту проклятую жизнь. Лука Матвеич, как и Чургин, говорил именно о таком пути. Что ответить этому видавшему виды человеку и революционеру? Леону хотелось бы наедине с собой поразмыслить об этом, прежде чем отвечать, ибо Лука Матвеич говорит не об обычном пути, а о пути, по которому идет сам, Чургин и, видимо, многие и многие другие — сильные, несгибаемые люди. И Леон нерешительно ответил:
— Силы у меня хватит, Лука Матвеич, но вот терпение может лопнуть. И еще: я не знаю, что оно такое будет в конце того пути, про какой вы говорите.
— Об этом рассказать трудно, Леон. Об этом надо читать в книгах. Много надо читать. Так начинали все, и я в том числе. Разумеется, не все книги я имею в виду, а те, которые мы читали на кружке у Чургина. Именно те книги и осветят тебе все впереди. Как мне светят, Илье.
Лука Матвеич тяжело поднялся, стряхнул с себя былки травы и сказал коротко, четко, будто решение прочитал:
— Значит, на там и кончим, Леон. Есть только одна дорога перед тобой: вперед, несмотря ни на что, не считаясь ни с какими преградами, — дорога в революционную жизнь. Правильно я понял тебя? — Он взглянул в лицо Леону и умолк, ожидая ответа.
Леон уже встал и стоял перед ним с опущенной головой, как перед отцом. «Есть только одна дорога — вперед, в революционную жизнь», — повторил он мысленно и почувствовал, как почему-то быстро забилось в груди сердце. «А если я не сумею быть таким, как Чургин?» — подумал он, но внутренний голос сказал ему: «Сумеешь, если сильно захочешь».
Леон поднял голову и прямо посмотрел в лицо Луке Матвеичу.
— Вы правильно поняли меня, Лука Матвеич, — ответил он и взволнованно продолжал: — Я могу. Я хочу итти по тому пути, по какому идете вы с Чургиным. Подучите меня только, и я не сверну никуда с этого пути. Умру, а не сверну.
Лука Матвеич протянул ему руку и торжественно, по-отечески тепло сказал:
— Ну, поздравляю тебя, молодой мой товарищ и друг! Объявляю тебе, что отныне ты есть член Российской социал-демократической рабочей партии, и благословляю тебя на революционные подвиги во имя партии, во имя пролетариата и всего трудового народа. Наш путь — борьба, беспощадная борьба с угнетателями за свободу и счастье пролетариата и трудового народа. Не забывай об этом никогда.