Леону вспомнилось благословение отца, когда он покидал хутор. Тогда отец уговаривал его не давать волю сердцу и смириться с судьбой.
Лука Матвеич призывал к борьбе.
Леон порывисто шагнул к нему, трижды поцеловал и почувствовал на глазах слезы.
Глава восьмая
В имении Яшки трое суток никто не знал покоя ни днем, ни ночью. На четвертый день по дороге, обсаженной с обеих сторон молодыми белоствольными тополями, на широкий двор усадьбы вкатил роскошный фаэтон и остановился перед верандой.
К имению бежали женщины и дети, слышались оживленные голоса.
— Что это люди бегут сюда? — спросила Оксана.
— Хуторские вас посмотреть хотят, — ответил Яшка, подавая Оксане руку и помогая ей сойти с фаэтона.
— А откуда они знают о моем приезде?
— О вашем приезде знают все: помещики, начальники, мужики.
Оксана только покачала головой.
Крестьянки встали перед верандой в ряд и поклонились:
— Здрасьте, барыня-красавица!
Оксана приветливо улыбнулась, а на Яшку посмотрела так, что он и не рад был всей этой затее.
— Безобразие! Что это за крепостнические порядки! Как вам не стыдно! — тихо отчитала она Яшку.
— Опять получилось, как говорится, невпопад, — с искренним сожалением произнес тот. — Никогда я не угожу вам, Оксана, ей-богу!
На веранду выбежала Алена. Она была в розовом платье. На полном лице ее горел румянец, большие глаза светились мягко, и Оксана заметила, что Алена была уже не такой, какой она видела ее в хуторе. Новое что-то было в ней — милое, нежное, а вместе с тем и грустное.
— Оксана! — воскликнула Алена и сбежала с веранды по ступенькам.
Они обнялись. На глазах у Алены заблестели слезы. «Мне тяжело, Аксюта», — прочитала Оксана в ее глазах и, вспомнив о письме Леона, тихо сказала:
— От Левы привет. И письмо. — Она открыла свой ридикюльчик и отдала письмо.
Алена взяла письмо и убежала в дом, счастливая, радостная. Яшка прищелкнул языком и, приглашая Оксану в дом, сказал:
— У каждого свое. От радости забыла, что она хозяйка и должна принимать гостей.
— Вы всегда завидуете другим, Яков, — шутливо сказала Оксана, беря его под руку. — Слава богу, у вас теперь, кажется, всего достаточно, чтобы быть довольным судьбой.
— Да, у меня всего теперь достаточно. Но одного нет попрежнему, — многозначительно ответил Яшка.
Оксана искоса взглянула на его смуглое, сразу ставшее задумчивым лицо.
— Слишком быстро вы хотите добиться всего.
— Если я буду медлить, меня могут опередить другие.
Оксана шевельнула бровями, подумала: «Не отдашь, если любишь».
Вошли в просторную комнату. Оксана стала придирчиво осматривать обстановку, а Яшка с восхищением рассматривал ее. Она была в шелковом белом платье, в большой соломенной шляпе, говорила веселым, звонким голосом, ходила по комнате быстрой смелой походкой, и Яшке хотелось схватить ее на руки и носить, носить по этим комнатам. Но он мысленно говорил себе: «Нет, не пришло еще время для этого».
Дом был обставлен скромно. На полу в гостиной лежал недорогой ковер, на нем, посередине, круглый стол под красной плюшевой скатертью и два старых кресла, на окнах — полотняные с вышивкой гардины, на стенах — несколько плохих картин в золоченых багетах. Просто были обставлены и другие комнаты. В рабочем кабинете у Яшки стоял большой письменный стол с зеленым суконным верхом, у стены — деревянный диван грубой работы, над ним — ковер с оленьими рогами, головой волка и ружьем, возле — книжный шкаф, застекленный зеленоватым, с пузырьками оконным стеклом.
Оксана ходила по комнатам и думала: «Да, Яков, претензии у вас большие, а все еще отдает Кундрючевкой».
В кабинете на диване сидела Алена и читала письмо. Короткое оно было, и ничего особенного Леон в нем не сообщал. Писал только, что устроился на заводе, что живет на квартире у мастера Горбова, что скоро будет получать больше, чем получал на шахте, и ни слова не говорил о своих намерениях. Не было в письме теплоты, сердечности, даже ласкового слова в нем не нашла Алена, и на нее вдруг повеяло страшным холодом. «Доживусь у братца, пока Леон женится на другой», — думала она, снова и снова перечитывая письмо, и от одной этой мысли у нее тревожно билось сердце. Увидев Оксану и Яшку, она спрятала письмо, встала. Вид у нее был растерянный, губы плотно сжаты, полные руки опущены. Она сердито сказала: