— А что бы вы посоветовали мне делать в жизни, к чему руки приложить? На шахту итти? На заводе коптиться? Я к этому неспособный, Оксана, как и вы. Признаться, вы меня удивили своим вопросом. Для чего мне хозяйство, а?
Кучер громко крикнул на лошадей.
— Н-но! Ишь, холера, что выделывает, — возмущался он ходом пристяжной.
Яшка взял вожжи и сказал кучеру:
— Иди-ка, дядя Митяй, по своим делам, я сам приеду, — и, переведя лошадей на шаг, продолжал, обращаясь к Оксане. — Не люблю говорить об этом при посторонних. Да, так вы не ответили на мой вопрос. Что бы вы советовали мне делать?
— Учиться. Лучше на инженера, но агроном из вас тоже вышел бы неплохой.
— Чтобы работать на чужого дядю? — спросил Яшка. — Нет уж, хватит. Я достаточно поработал на отца. Пусть теперь другие на меня поработают.
— Кто эти «другие»?
— Все и всё: люди, земля, деньги, скот.
Оксана почувствовала, как Яшка вдруг уходит от нее все дальше, становится чужим, неприятным, и она недовольно сказала:
— А вы будете наслаждаться жизнью?
— Да, и работать на себя и…
— Да, — неопределенно произнесла Оксана и с неприязнью подумала: «Да, Яков, мы действительно по-разному смотрим на мир».
Некоторое время они ехали молча. Яшка был обижен и разочарован. Все, все не нравится в нем Оксане! А он уж мечтал о том счастливом дне, когда она войдет в его дом как хозяйка. И Яшка вдруг почувствовал: Оксана была и осталась чужой для него. Он вспомнил всех Дороховых, Чургина, и ему хотелось крикнуть: «А пошли вы все к черту со своими мнениями, поучениями! Я был хозяином и буду им, а вы будете работниками у таких, как я!» Но он не сказал этого, только вздохнул и посмотрел на молчаливые, зеленые степи, на затуманенные синие дали. Оксана мягко коснулась пальцем его загорелой, сильной руки, проговорила с легкой насмешкой:
— Не отчаивайтесь, Яков. У вас все идет прекрасно.
Он недоверчиво посмотрел на нее, потом взял ее руку, нежную, пахнущую духами руку с длинными тонкими пальцами, и поцеловал.
На следующий день Яшка с утра отправился к Френину и застал его за любимым развлечением.
Старый помещик сидел в зале возле камина в восточном халате и наслаждался пением. Хор слободской церкви тихо заводил:
Хор голосами не славился, но пел слаженно, мелодично, и Френин был им доволен.
— Господи, как хорошо! — умилялся он, сидя в глубоком кресле, и большим клетчатым платком утирал слезы.
Но это длилось всего минуты две. В следующий миг он преобразился: печальное лицо его стало веселым, в глазах блеснули озорные огоньки.
— Камаринскую! — крикнул он, и хористы запели плясовую.
Яшка стоял на веранде, у раскрытой двери, с плеткой в руке, и ему тоже стало весело. «Видать, славно пожил дед. Только что богу хвалу пел, а уже хоть пляши», — подумал он и медленно пошел к Френину. Взгляд его остановился на пианино. «Гм… Оксана играет, а у меня этой штуковины нет», — мелькнуло у него в голове, и он задержался возле открытой клавиатуры.
А Френин шлепал по ковру ногой в потрепанной туфле, помахивал платком и подпевал хриплым фальцетом:
Внезапно он скомандовал:
— «Верую»!
— Ве-е-рую-ю во е-ди-но-го бо-га… — запел хор, и вновь старый помещик пришел в восторг.
— Боже ты мой, какая прелесть! Что за красота! — растроганно говорил он, вытирая платком потный лоб.
Яшка приготовил расписку, подошел к Френину и сказал:
— Сосед, я приехал пригласить вас и вашу дочь к себе на обед.
— A-а, Яша! — обрадовался старик. — Послушай мой хор. Ах, как поют, мерзавцы!
— Хорошо поют. Так вы будете сегодня у меня с дочерью?
— Уехала дочь в Петербург. К пьянице мужу поехала. Еще что тебе от меня нужно? Говори скорей.
— У вас есть фисгармония и пианино, а у меня ничего. Продайте мне пианино, дорогой сосед. Моя гостья, племянница помощника наказного атамана, сыграет вам и споет за это.
— Гм… — задумался Френин. — А я забыл, сколько оно стоит. Сколько за него плачено? Забыл! — с досадой ударил он ладонью по колену.
— Возьмите двести рублей.
— Двести рублей? Двести оно и стоит. Верно! А если не двести, а?
— Так и быть, возьмите двести пятьдесят. Вот деньги, а вот расписка. Прошу расписаться.