Улучив момент, он пожаловался ему:
— Не цените вы мою помощь, сват. И Алена теперь ваша, и земли отец дает вам, и денег, — всего. А вы и не спросите даже, кто все это устроил.
— И-и, Яша, сваток мой бесценный. Все я знаю, все чисто, и нечего спрашивать. Тебе Аксюта нужна? С дорогой душой. Хоть нынче за руки и под венец. Как тогда говорил тебе, так и сейчас. Как бы ж она не в Петербурге была! Да мы ее и оттуда вытребуем, если хочешь, и никто против моего слова не может стать, — говорил, еле ворочая языком, Игнат Сысоич.
— Сват Илья станет.
— Илюша? Ни в жизнь, это я тебе говорю! — ткнул себя в грудь Игнат Сысоич. — Я потолкую с ним. Хочешь, я его позову? Илюша!
К ним подошел Чургин.
— Сынок, зятек мой дорогой, — обратился к нему Игнат Сысоич. — Скажи этому дураку, свату Яшке: станешь ты промежду ними с Оксаной? А? Да с какой стати! Ну, скажи ему, окажи, — строго приказал Игнат Сысоич.
Чургин, поняв, о чем они говорили, пожал плечами:
— А чего ради я буду становиться между ними? Я еще чарку выпью, если дело до свадьбы дойдет, — по-простецки ответил он, и Игнат Сысоич торжествующе поднял палец:
— Во! Слыхал? А я тебе как говорил? Чтобы Илюша, зять мой дорогой! Да ни в жизнь! Эх, ты! — ткнул он Яшку в плечо и чуть не упал.
Яшка, притворяясь сильно пьяным, обнял обоих.
— Спасибо, вот спасибо! — проговорил он растроганно и воскликнул: — Эх, сваточки мои разлюбезные! Выпьем? Выпьем за Оксану — гордость нашего хутора, всей области Войска Донского! — А про себя подумал: «Посмотрю я потом, как вы откажетесь от своих слов. Душу вымотаю».
Разговор этот был в передней. А в горнице, за столом, пьяный атаман Калина распекал Нефеда Мироныча:
— Брешешь, кум, бог свидетель! Ты раньше как обзывал Левку? A-а, молчишь? Дурак ты, кум! Она его любит, Аленка? Любит. Если ты не отдал бы — убегла бы? Убегла бы и в тайности обвенчалась. А тебя палили два раза? Пали-или. Вот ты и раскинь пьяной своей башкой: надо ли натравлять на себя людей, чи лучше своего человека промежду ними, мужиками, завесть? Леон парень серьезный, может большими делами ворочать — дай только ему подмогу. А ты кочевряжился. Эх, кум, не умеешь ты государственные расчеты строить! Видит бог, ума у тебя для этого нехватает. Это я тебе говорю, — атаман и кум твой! Чья, к примеру, теперь родичка Оксана, племянница помощника наказного? Твоя родичка.
— Сам знаю, все знаю, кум. Ты чисто как шило все одно: подкалываешь и подкалываешь, — недовольно гудел Нефед Мироныч.
— A-а, знаешь? Брешешь, сейчас только узнал. Яшка тебе открыл глаза. О-о, у тебя это не сын, а сундук с золотом. Налей м-мне за умные речи. Стакан налей, а не рюмку!
В доме стоял такой шум, что его слышно было на улице, но Чургин уловил смысл разговора атамана с Нефедом Миронычем и сказал Леону.
— Калина учит старого Загорульку уму-разуму, советует приспособить тебя для кундрючевских дел. Чудаки! Сокола думают сделать вороном. Как ты думаешь, брат?
— Нужда велит сидеть с ними за одним столом. Ну, да это в первый и в последний раз.
Расставались Загорулькины с Дороховыми, как с дорогими людьми, а с Чургиным Нефед Мироныч даже расцеловался и с восхищением проговорил:
— Какой же ты крупный, сват! Ну чисто лейб-гвардеец его императорского Семеновского полка.
— Императорского величества, сват. Нельзя про государя не договаривать.
— Его величества, правильно, сват, спасибо за подсказку. А ты знаешь, как титуловать государя. Молодец, сват! Теперь и я скажу, что ты одной с нами души человек, — заплетающимся языком говорил Нефед Мироныч.
Поздно вечером Чургин встретился с Леоном в старой клуне за амбаром. Он расспросил о кружке, о Ряшине, потом достал спрятанную накануне связку книг и брошюр и отдал ее Леону.
— Тебе подарок Лука Матвеич велел передать, — сказал он при этом. — Тут книга Ленина «Что такое „друзья народа“ и как они воюют против социал-демократов?», его же «Задачи русских социал-демократов». Учти: Ряшин не тот человек, который нам нужен. Он экономист, оказывается, а с экономистами мы будем бороться решительно, как с изменниками марксизму.
— Об этом Лука Матвеич говорил на кружке, только я еще плохо понимаю, что к чему.
— Неправда, ты понимаешь, по письму видно было. Читай Ленина, и тебе станут еще ясней наши задачи. Народники теперь конченные люди. Ленин изобличил их как людей, тормозящих развитие нашего революционного движения. А вот с экономистами нам предстоит упорная борьба. Эти люди тянут рабочее движение назад, проповедуют отсталые методы борьбы.