Они крупно шагнули через порог клуни.
Звезды дружно высыпали на небе и мерцали разноцветными огоньками.
В лицо им дул мягкий степной ветер.
На следующий день после завтрака Игнат Сысоич отвез Чургина на станцию. Возвратившись домой, он для храбрости выпил немного и пошел к сватам договаривать приданое.
Нефед Мироныч приготовил сто пудов пшеницы, корову, десять овец, а триста рублей денег он отдал Алене еще накануне.
Когда Игнат Сысоич увидел огромные закрома Загорулькиных, у него глаза разбежались. В амбаре свата было не менее трех вагонов зерна — чистого, ядреного, желтого, как янтарь. И он, как бы шутя, спросил:
— Это и все — сто пудов? Я больше, по-твоему, в своем закроме не видел?
Нефед Мироныч о приданом не договаривался, и будь его сват богатый казак, он этим не ограничился бы. Но Игнату, вряд ли когда собиравшему такое зерно, он с усмешкой ответил:
— Что ж, сват, может быть, ты и видал в своем закроме сотню пудов, да только эта пшеничка стоит твоих двухсот. Ты свою почем продавал? По шесть гривен за пуд, а эта девять стоит, не меньше.
— Почем я продавал, это мое дело, а только я не согласный на сто пудов, как хочешь, — обидчиво заявил Игнат Сысоич. — Такой красавице-девке, единственной дочке, ты отделяешь сто пудов? Это же чистая страмота выйдет, как люди узнают!
— Да ты сам, что ли, дочку мою берешь, что носом крутишь? Где Леон будет ее, в чертях, прости бог, сеять? Между трубами теми вонючими на заводе? Все одно поедят — и на том ей конец, пшенице.
— И опять же это не твое дело, сват, что с ней Леон будет делать, — не сдавался Игнат Сысоич. — Может, он продаст ее да хату поставит?
— На хату я дал три «катеринки».
— Три «катеринки»! — насмешливо повторил Игнат Сысоич. — Подумаешь, велики деньги. Ты вот что, сват: не скупись, а прибавляй еще сто пудов, и на том делу конец.
Нефед Мироныч вывел его под руку из амбара и закрыл дверь на замок.
— Раз так, ни пуда не дам, — с досадой проговорил он. — Поглядите, люди добрые, какой богач объявился: хлеба ему мало, денег мало. Что ж ты думаешь, я все хозяйство тебе отдам, а сам, может, впридачу, в работники к тебе пойду?
Яшка и Алена с матерью были на базу, выбирали корову: Яшка понимал толк в коровах, выбрал самую лучшую — симменталку и вывел ее во двор.
Нефед Мироныч, увидав симменталку, задрожал от досады:
— Эту не дам. Эта дает молока два ведра в день, а она вам такая без надобности.
— Вот и хорошо: и хозяев накормит и себя оправдает. Нельзя так, батя, — попытался Яшка усовестить отца, — и так люди называют нас жилами.
Игнат Сысоич с готовностью поддержал его:
— Правильные речи, Яша. Люди, конечно, скажут: на всю округу живут, а дали, мол, бабку, а не корову!
Нефед Мироныч сел на порожек амбара и опустил голову. Яшка подошел к нему и стал уговаривать:
— Не срамитесь, батя. Ну, что такое для нас с вами одна корова или сто пудов хлеба?
— Он двести требует, сват этот, жадоба анафемская.
Алена, услышав эти слова, недовольно сказала:
— А вы, батя, сколько думали хлеба дать? Меньше как двести пудов мы не возьмем.
— Вот видишь, сват, — подхватил Игнат Сысоич. — Невестушка тоже на меньшее не согласна.
Вмешалась в разговор и Дарья Ивановна и беззаботно махнула рукой:
— И-и, Мироныч, мы еще наживем! Все одно его нам, хлеба того, не поисть.
— Делите сами. Можете все отдать, — раздраженно бросил Нефед Мироныч и пошел прочь, но вдруг остановился, окинул всех лютым взглядом и крикнул:
— Это ж грабеж! Разорить меня хотите? С сумой пустить хотите, а потом командовать батькой, как работником, будете? Вон с моего двора! Вон говорю, не то запорю всех! — И пошел на всех с поднятыми кулаками, но Яшка встал перед ним, грубо сказал:
— Отец, можете ничего не давать. Я дам все. Но вы больше не нужны нам с Аленкой. — И, взяв Алену под руку, он пошел со двора и позвал перепуганного Игната Сысоича.
Нефед Мироныч в ярости ударил ногой корову:
— На баз, тебе сказано! — Потом подбежал к овцам, разогнал их по двору, приговаривая: — Кать, вам сказано, а то всех порежу, треклятые!
Дарья Ивановна закрыла глаза фартуком и пошла в землянку, всхлипывая.
— Опять сбесился? Брешет, отдаст, все отдаст, теперича некуда податься, — встретила ее старая Загорульчиха и, стукнув костылем, повелительно крикнула: — Нефед, отдай все! Нечего трубу жалеть, коли хата сгорела.
Перед вечером работник Нефеда Мироныча доставил Дороховым все, что хотела Алена, и сверх того пару быков.