Леон позвал Вихряя, поделился с ним новостью.
Вихряй не поверил и пошел к старшому, переваливаясь с ноги на ногу.
— Это правда, Александров? — спросил он. — Кто тебе сообщил?
— Мастер.
— Ну и что ты думаешь делать?
— А вот стан приготовим, тогда и начну думать. Нам с тобой расценки не урезали.
Вихряй задумался. Расценки и без того были недавно снижены, и вальцовщики уже поговаривали бросить работу. «Что же это такое — снижать задним числом? Это ж обман!» — возмущался он и, вернувшись к рабочим своей смены, сообщил им о снижении заработка.
— Кто сказал? Брехня! — заговорили рабочие.
— Сорока на хвосте принесла, — сказал Заяц.
— Не может того быть, чтобы с прошлой недели урезали!
— Не посмеют. Давай сюда Александрова!
И цех наполнился тревожными голосами.
— Я бы застопорил работу, — проговорил Ермолаич. — Брешут, оставят по-старому.
— Что ж они наладили каждый день срезать, — послышался чей-то робкий голос.
— А старшим?
— Старшим осталось, как было, — ответил подошедший Александров.
— A-а, вы так, значитца?
— Тогда катайте сами.
Леон отозвал Ткаченко в сторону, негромко сказал:
— Сергей, этого так оставить нельзя. Надо вызвать Ряшина.
— Ивана Павлыча на заводе нет, — ответил Ткаченко. — Я думаю, надо сначала проверить, правильно ли сказал мастер. Такой подлиза, он мог и сам все это устроить.
Леону вспомнилась шахта, стачка, и он решительно сказал:
— Посоветуй не пускать стан. Посмотрим, что оно получится.
Ткаченко задумчиво прошелся возле одежных ящиков, огромный, как борец, и Леон залюбовался им: «Красавец парень. А кажется, не из храбрых».
Их разговор прервал недовольный голос Александрова:
— Похоже, мы первый день на заводе, я смотрю. Чего вы нахохлились, как мокрые курицы? Согласны с распоряжением начальства — давайте работать. Не согласны — так и говорите, я газ в печах уменьшу.
— Да и на самом деле, как будто конец свету наступил.
— Говорите, ребята. Что без дела стоять будем?
Ткаченко пошептался с Александровым и, вернувшись к Леону, громко обратился к рабочим:
— Про себя так скажу: это грабеж — каждую неделю срезать расценки. Не пускать стан, раз такое дело!
Все обернулись в его сторону. Кто и когда говорил, что стан не должен работать? Какое имеют право рабочие решать, пускать или не пускать его, когда возле него столько людей зарабатывает на хлеб? И дед Струков старческим тенорком запальчиво выкрикнул:
— А жрать титьку материну будешь?
Его поддержал другой голос:
— У него — сам да девка на улице. Что ему?
— То-то и оно, — приободрившись, продолжал дед Струков. — Да когда это было — «не пущать»? При чем тут стан? Его дело крутиться, а наше — катать.
— Верно! — важным баском отозвался Заяц, попыхивая толстой цыгаркой. — Может, они спробовать нас хотят, мол, хорошие ли мы работники?
Бесхлебное сорвал с головы фуражку и ожесточенно ударил ею по черному обеденному столу.
— Хватит пробовать нас! — выкрикнул он, опалив Зайца свирепым взглядом. — Штуки уж не одного спробовали. В могилах лежат те люди! Правильно Ткаченко сказал. Раз с нами так поступают, копейки начинают выжимать с нас — не пускать стан! Прикрыть газ в печах!
— Постой, постой! Горячий какой, ядрена Матрена, охладись трошки, — прервал его дед Струков. — А я вот как думаю, ребятки, башкой своей лысой. Раз такое заварилось, перво-наперво надо начальство позвать и потолковать с ним по-человечески, по-христиански. А это што такое — «не пущать»? — язвительно посмотрел он на Бесхлебнова. — Тебе кто права такие давал, болтать всякое? Ты своей дурной головой подумал, куда ты тянешь народ?
Неизвестно, сколько бы он отчитывал еще Бесхлебнова, но речь его прервал Леон:
— Папаша, твоя голова полысела не от хорошей жизни, так не мешай людям. Я тоже скажу: стан пускать нельзя. Надо позвать других рабочих и вместе решить, как тут быть. Сегодня смолчим — потачку дадим хозяину. А ему только палец дай в рот, а тогда и руку не вызволишь.
— Правильно. Не к делу твои слова, старина, — подал голос Александров. Ему понравилась смелая речь Леона.
— А какие к делу, Александрыч? Что молоко на губах не обсохло? Ну, решайте, бог с вами, — недовольно проговорил дед Струков и, махнув рукой, отошел в сторону.
Вальцовщики опять возбужденно заговорили.
После долгих пререканий все сошлись на том, чтобы вызвать начальника цеха, и поручили это дело Вихряю с двумя вальцовщиками. Вихряй тотчас ушел, и наступили томительные минуты ожидания.