Соседние станы продолжали работать. Оттуда видели, что на мелкосортном что-то случилось, но в чем дело, никто не знал.
Леон послал Ермолаича к соседям осторожно рассказать об отказе работать, и к мелкосортникам началось паломничество. Урывая минуты, вальцовщики, печники, крючники приходили в цех, возбужденно переговаривались и, узнав в чем дело, спешили обратно — передать товарищам о неслыханном событии. И впервые установленный ритм работы нарушился: болванок стали прокатывать меньше обычного, пошли остановки, брак. Мастера ругались, угрожали штрафами, расчетом, но работа от этого лучше не шла.
Пришел старший машинист. Он не понимал, почему Александров медлит, когда прежде от него покою не было, все ему до гудка пускай машину. Явившись к нему, он деловито осведомился:
— В чем дело, Александрыч? Из кочегарки прибегали: мол, пар девать некуда.
— Скажи, пускай чай из него делают.
— Да нет, окромя шуток, бунт, никак, вышел, а? — робко спросил старый машинист.
— Еще не вышел, но может выйти.
Прошел час, другой.
Вальцовщики ждали начальство с тревогой. Всем хотелось верить, что начальник цеха не давал распоряжения о снижении расценок и что достаточно будет поговорить с ним по-человечески — и все закончится благополучно. Но стан-то, стан не работал! И все задумались: а что теперь будет?
Наконец возле нагревательной печи блеснули очки. Люди насторожились, молча переглянулись между собой и стали сходиться в одну группу: всем вместе было как-то легче.
Начальник прокатного цеха инженер Галин заглянул в одну печь, в другую, но в них было тихо. Малиново-темные лежали в печах «холодные» болванки.
Мастер Шурин тоже заглянул в печи и только покачал головой.
Стоявшие в стороне Леон и Ткаченко, увидев начальника, молча пожали друг другу руки и подошли к товарищам.
Галин приблизился к вальцовщикам, высокомерно оглянул едва ли не каждого и, заложив одну руку за спину, а другой опираясь на трость с серебряной ручкой-топориком, так и остался стоять, небольшой, худощавый, с черной эспаньолкой и холодными серыми глазами.
Властным и неприступным казался этот человек в черной шинели с бронзовыми пуговицами и позолоченными молоточками в петлицах и на фуражке. Леон смотрел на него и вспомнил штейгера Петрухина: «Как два брата. Но эта птица, видать, поважнее: в золотых очках и с палочкой».
— Ну-с, так почему же не работаете, господа вальцовщики? — скрипучим голосом спросил Галин.
Никто ему не ответил, и лишь сердце в груди каждого лихорадочно забилось. «Да, дело не в мастере, заработок снизил этот бессердечный, высокомерный человек», — думалось всем.
Мастер Шурин выкатил глаза и надул щеки, готовясь выругаться, но Галин повысил голос:
— Кто, я спрашиваю, не хочет катать? — и стукнул палкой по чугунному полу.
Леон исподлобья глянул на него, на палку с серебряным топориком и опустил голову.
— Старшой ночной смены! — позвал Галин.
— Я старшой ночной смены, — ответил Александров.
— Почему остановили стан?
— Потому, что на чистовой паре выбило ввод и чуть вальцовщика не убило.
— Я спрашиваю не о вальцовщике, а о стане. Почему вы допустили до остановки?
— Потому, что рабочие хотели поговорить с вами.
— Это еще что такое? Бунт? Анархию разводить в моем цехе вздумали? — резко крикнул Галин скрипучим, неприятным своим голосом, точно в горле у него хрустел песок.
Бесхлебнов выступил вперед, снял фуражку и смело ответил:
— Мы бросили катать через то, господин начальник, что вы на гривенник плату нам скинули.
Галин презрительно осмотрел его с головы до опаленных железом сапог, язвительно бросил:
— Дальше?
— А дальше, так что, потолковать с вами хотим. Как правда урезка эта самая, мы и вовсе стана не пустим.
— Ах, вот как! — Галин обернулся к мастеру. — Запишите его фамилию и вон! Вон с завода!
Бесхлебнов побледнел, трясущейся рукой надел картуз и вопросительно посмотрел на товарищей, как бы говоря: «Что же вы смотрите, братцы?»
Галин медленно прошелся вдоль стоявших толпой рабочих и вернулся на прежнее место.
— Так вот, — жестко проговорил он, — если стан сейчас же не будет работать, всех выгоню за ворота. К чертовой матери! Слышите? Бестии, — добавил он и хотел уйти, но Леон спросил:
— А что значит «бестии»?
Галин подошел к нему, измерил его взглядом с головы до ног и ответил: