— Ну вот и решили мы остановить все работы. Забастовкой это называется. Пошли по уступам, потолковали с шахтерами. Не все сразу согласились, но потом все же согласились все. Остановили шахту, выбрали забастовочный комитет. А комитет составил требования к хозяину рудника. Так было у нас. И у вас, считайте, тоже началась такая забастовка. Но у нас вся шахта была остановлена разом, в один день, а тут один стан стоит. И я так думаю: давайте остановим весь цех. Весь завод!
— Весь завод?! — приглушенно воскликнул вальцовщик Щелоков.
Александров смотрел на Леона и думал: «Умный парень».
— Дельная речь, — одобрительно проговорил он. — Так и мы должны действовать, и нечего бояться расчета. Пять тысяч рабочих за ворота не выкинут!
Ткаченко предложил:
— Давайте разобьемся на группы по два-три человека, обойдем цеха и попросим, чтобы нас поддержали. А утром еще раз по цехам пройдем.
Александров обратился к вальцовщикам:
— Так что же, бастуем, ребята?
— Бастуем!
В эту ночь Леон дал Чургину условную телеграмму о событиях.
Утром, едва прогудел первый гудок, на завод пришли рабочие дневной смены. Знакомые и незнакомые встретили их небывалой новостью:
— Прокатный взбунтовался!
— Галин подранил вальцовщика!
— Расценки опять урезали!
И все сворачивали в прокатный цех.
Ряшин пришел, когда в цехе было уже человек пятьсот. Слышались грозные выкрики, перебранка, и стоял такой шум, что ничего невозможно было понять.
Узнав о событиях, Ряшин сказал Александрову:
— Жаль, что вы раньше мне не сообщили. Ну что ж, попытаемся направить стихию в должное русло. Другие цеха знают о забастовке?
— Весь завод знает, — ответил Ткаченко.
А на обеденном столе, как могучий дуб, стоял Щелоков и говорил, будто в колокол бил, размахивая правой рукой:
— До каких пор будем терпеть? Нынче — Бесхлебнова, завтра — другого. Да что мы, за себя постоять не можем? — И что было силы крикнул: — Мы их научим обходиться с рабочим народом! Бастуем, братцы!
Шум голосов усилился, толпа всколыхнулась.
На стол вскочил курносый парень, заговорил звонким, срывающимся голосом:
— Ребята! Нам надо послушать, об чем старики сказали. А они сказали, что директор говорил. А директор раз сказал, все одно на своем поставит. Об чем он сказал? Он сказал: может, нам и работать, мол, не придется, раз мы так…
— Утри молоко на губах! — бросил кто-то.
Но парень не унимался.
— Я так скажу: давайте пущать стан. А хозяину бумагу про это составим.
— А он с твоей бумагой до ветру сходит.
— Ха-ха-ха! Правильна-а-а!
— Чево правильна? Хозяина мы встречали и знаем его. Он сразу даст ход этому делу.
— По зубам даст, папаша!
К Ряшину подошел полный человек с черными усами — токарь механических мастерских Чурбачов.
— Стачка? — спросил он.
— Стачка, — ответил Ряшин. — Сейчас скажет Александров, потом ты. Мол, механический поддержит вас, прокатчиков.
На стол поднялся Александров. В цехе было уже до тысячи человек, а со двора входили все новые и новые группы рабочих. Все хорошо знали, что Александров — старшой, и шум сразу стих.
— А ну, Александрыч, скажи, послушаем! — крикнули из толпы.
— Я думаю, много говорить тут нечего: всю ночь проговорили. Не хочет директор отменить распоряжение об урезке расценок и уволить начальника цеха — не пускать стан, — сердито сказал Александров. — Надо призвать на помощь другие цеха и начать забастовку всем заводом… Что мы делали, когда нас били на улице? Собирались в кучу и тоже били. И ловко выходило. Так и здесь: все за одного должны подняться!
— Верна-а, Александрыч!
— Чего верна? Рассчитают за милую душу.
— Облизнутся! Весь завод не рассчитаешь.
— А старшим не урезали, сынок? — съязвил кто-то.
— Не урезали, отец, — ответил Александров. — Потому не урезали, чтоб мы с тобой в разные стороны потянули и общее дело расстроили. Но я с четырнадцати лет здесь работаю и говорю вам: довольно терпеть! Лопнуло оно, черти б его взяли, терпение это. Бастовать всем заводом! — заключил он и спрыгнул со стола.
— Всем заводом! Вот это дело!
— Бросай работу!
— А чего жрать будешь? — кричали в толпе.