Алена положила голову ему на грудь, обвила руками шею. К нему и только к нему стремилась она всю свою жизнь, и если бы ей предстояло пойти в тюрьму с ним, она не задумалась бы, пошла. И она тихо промолвила:
— Я не знаю, что это за путь, про который ты говоришь: путь правды, и что он даст тебе, но я на все согласна, лишь бы мне всегда быть с тобой. Нет у меня большей радости в жизни, чем ты.
Леон прижал ее к себе, и они долго сидели так притихшие, в каком-то торжественном молчании.
Был воскресный день.
Лука Матвеич, в пальто с каракулевым воротником и в такой же шапке, важно восседал на извозчике, опершись на толстую палку, и внимательно посматривал по сторонам. Он только что сошел с петербургского поезда. В ногах у него стояли два больших чемодана с литературой, оружием и шрифтом для типографии. Возле одного из городских домов он велел извозчику остановиться, расплатился с ним и пошел с чемоданами в руках во двор. И в это же время возле ворот остановился другой извозчик. Сидевший на фаэтоне шпик записал адрес дома и укатил, а Лука Матвеич вышел из ворот, увидел своего извозчика и, быстро погрузив на фаэтон чемоданы, уехал через мост на противоположную сторону реки, в рабочий поселок. Убедившись, что за ним никто не наблюдает, он вскоре остановился возле заводской гостиницы.
Домой он попал часа через два. Жена его, Мария Михайловна, маленькая, худенькая женщина с ясными голубыми глазами, открыв дверь, облегченно вздохнула.
— Наконец-то! Поезд давно пришел, а тебя все нет, — сказала она, принимая от Луки Матвеича каракулевую шапку и палку.
— С Курска шпик прицепился, а я с грузом. Пришлось покрутить по городу, — коротко объяснил Лука Матвеич и обнял жену. — Ну, здравствуй, старая. Как здоровье? Новостей нет?
— Чайку не выпьешь? — не отвечая на его вопрос, предложила Мария Михайловна. — Посинел весь.
— С удовольствием.
Лука Матвеич вошел в комнату и стал рассказывать о своей поездке.
Рассказывал, а сам что-то прятал в потайном ящике комода и шелестел тонкой бумагой.
Жена смотрела на него и думала: «Старый уже стал, а неутомим попрежнему. За двадцать лет — ни одной жалобы, ни одного звука о тяжести такой жизни! Романтик. Впрочем, пять лет надо сбросить на ссылку. Ох, Лука, Лука! А ведь еще долго ждать, пока мечта наша станет явью. Уцелеешь ли ты к тому времени?»
— Я кое-что привез тут. На всякий случай говорю, чтобы ты могла во-время убрать, — сказал Лука Матвеич и сел за стол.
Подвинув к себе стакан крепкого чаю, он бросил в него кусок сахару, помешал ложечкой и отпил несколько глотков. Делал он все спокойно, как будто и не было у него в дороге никаких опасностей. Наконец он опять спросил:
— Ты не ответила на мой вопрос: новостей никаких нет?
Мария Михайловна покачала головой:
— Ну и человек. Я хотела, чтобы он хоть чаю попил, а он и тут заметил. Телеграмма от Ильи.
— Что там? — не отрываясь от чаепития, спросил Лука Матвеич.
Мария Михайловна взяла с комода телеграмму и прочитала:
— «Брат серьезно заболел. Родные взволнованы, дома переполох. Необходим твой приезд. Гавриил».
Лука Матвеич отодвинул от себя стакан, устало провел рукой по бритой большой голове.
— У Леона что-то случилось. Похоже, стачка на заводе, — задумчиво проговорил он и посмотрел на часы.
— Похоже, так, — согласилась Мария Михайловна. — Поедешь?
— Да. Ночным поездом, вернее — утренним. Сейчас девять часов.
Лука Матвеич поднялся со стула, достал только что спрятанные листки, книжечки и обратился к жене:
— Сходи на ту сторону реки, к Демьяну, позови ко мне. Чемоданы пусть не распаковывает.
— К нам не надо бы, Лука. Околоточный уже интересовался, что, мол, за новые жильцы поселились в моем околотке.
Лука Матвеич, подумав, сказал:
— Интересуется, значит? Так. Тогда пусть Демьян идет на явочную, а я отправлюсь туда же.
…На рассвете, немного вздремнув, Лука Матвеич собрался в Югоринск. Жена обняла его и, как всегда, тая тревогу, предупредила.
— Ты поосторожней там и хорошенько смотри в дороге.
— Ничего, я стреляный воробей, — пошутил Лука Матвеич. — Ну, пожелай мне удачи. В Югоринске случилось что-то очень большое, чувствую это.
Он обнял жену, потрепал ее за сухонькое плечо и вышел.
А Леон ждал Чургина и недоумевал: «Не понимаю. Стачка же у нас! Почему же Илья не едет?» Решив, что пора итти на заседание стачечного комитета к Ткаченко, куда велел собраться всем Ряшин, он стал одеваться.
— Ты опять уходишь? — спросила Алена.