Заметив посторонних, о чем-то говоривших с костыльщиками, мастер направился к ним, но Леон и группа рабочих окружили его. В эту минуту шум печей вдруг стих и прессы умолкли.
— Товарищи костыльщики! — напрягая голос, крикнул Лука Матвеич. — На заводе объявлена забастовка. Все цехи, кроме вашего и литейного, бросили работу, избрали комитет и наказали ему составить требования насчет повышения заработка, отмены штрафов и про другие рабочие нужды. По поручению заводского стачечного комитета объявляем ваш цех остановленным. На завод не приходите до тех пор, пока дирекция завода не примет наших требований и пока комитет не объявит, что можно возобновить работу.
— Вон отсюда, иродово племя! — загорланил мастер, но Леон схватил его за руку, а пожилой костыльщик крикнул:
— Помолчи, жила чертова! Мы согласны и бросаем работу, — сказал он в ответ Луке Матвеичу и обернулся к своим: — Как, ребята?
— Броса-аем!
— По дома-ам! — послышались со всех сторон голоса.
Лука Матвеич попросил костыльщиков помочь остановить литейный цех. Охотников нашлось много, но едва подошли к литейному цеху, как оттуда повалил народ.
Увидев Ряшина и Ткаченко, Лука Матвеич воскликнул:
— Ура литейщикам!
— Ура костыльщикам! — ответил Ткаченко, и веселые голоса наполнили заводской двор.
Леон наблюдал за Лукой Матвеичем, за его спокойными и точными действиями и думал: «Вот он, старый революционер. Ни одного лишнего шага! И как это он знает, что и кому сказать?»
Лука Матвеич взобрался на старые опоки и заговорил громко, отчетливо:
— Товарищи! По вашей воле завод стоит. Вместе со всеми рабочими России сегодня и вы выступили против своих угнетателей. Вчера полиция и казаки зверски расправились с Лавреневым и молодыми рабочими. Они хотели запугать вас. Отвечайте на это решимостью довести всезаводскую забастовку до победного конца! В ней — ваша сила, первое пока оружие. Лавренев — честный человек. Это хозяин-капиталист и его холуи довели рабочих до отчаяния, и люди пошли на погром. Вы должны потребовать освобождения их и сказать, что иначе вы не пустите завод. Хозяин и власти — одна шайка. Не успели вы подняться на борьбу с Сухановым, как на вас бросили казаков и полицию. Значит, рабочие не могут успешно бороться против капиталистов, пока существует царизм…
Вдали на заводском железнодорожном полотне показались всадники. Лука Матвеич возмущенно закончил свою речь:
— Вот и сейчас нам не дают говорить: опять едут казаки. Не падайте духом, товарищи! Объединяйтесь для борьбы за полное экономическое и политическое освобождение!
Рабочие увидели казаков и бросились кто куда.
— По домам! — крикнул Ряшин.
Леон указал Луке Матвеичу на бракованные трубы и побежал следом за ним. Но казак с тремя белыми лычками на погонах настиг их, наклонился с седла и заработал нагайкой. Леон зашатался, закрыл лицо руками и почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его и понесли.
Очнулся Леон в трубе. Впереди него сидел тот самый мужик с рыжей бородой, которого он назвал трусом.
— Это ты меня сюда затащил? А где тот, усатый? — спросил Леон.
— Убежал. Но вахмистр, кажись, догнал его. Пошли, все уже утихомирилось. Кровь оботри.
Леон вытер лицо, вылез из трубы и несколько раз негромко крикнул:
— Цыбуля! Товарищ Цыбуля!
Из других труб выползло несколько человек, но Луки Матвеича среди них не было.
— Эх, неладно получилось, — удрученно проговорил Леон. — На кой черт ты меня тащил? — обратился он к рыжебородому мужику. — Того, усатого, надо было спасать. Как звать-то хоть, скажи?
— Данила Подгорный. Я тебя спасал, думал, шашкой рубанули: кровью взялся здорово.
Леон направился к Ткаченко, жившему в казенной квартире рядом с заводом, и нашел его дома.
— Где Цыбуля? — спросил он.
— Арестован, — угрюмо ответил Ткаченко.
Леон сел на стул и упавшим голосом произнес:
— Такого человека не уберегли!
Домой он пришел с перевязанной головой. Алена, увидев его испятнанного кровью, с черной повязкой, в ужасе воскликнула:
— Кто это тебя?!
— Казаки.
— За что?