Марья не расспрашивала больше ни о чем, только быстрее стала делать вареники.
Вечером Леон, сняв повязку, пошел к Загорулькиным. Алена ушла туда раньше, и Нефед Мироныч уже успел узнать кое-что о ее жизни. Но он встретил зятя, как и подобает, и Леон подумал, что тестю ничего не известно о событиях на заводе. Однако Нефед Мироныч сам заговорил об этом, когда выпил водки.
— Вижу по глазам, что брешете вдвоем и правду утаиваете от отца. Говорите прямо: в гости приехали на масленицу, вареников поесть, чи случилось что?
Леон не стал скрывать, но и всей правды не сказал.
— Рассчитался, — спокойно ответил он. — Нет терпенья смотреть, как огненное железо калечит людей.
Нефед Мироныч пытливо посмотрел на Алену, но она опустила глаза и молча ела блины.
— Оно, конечно, — одобрительно отозвался он на слова Леона, — при огне работать и головой рисковать за несчастные те четыре красненьких — пошли бы они к черту, хозяева разные заводские! Правильно сделал, что рассчитался. Погостите тут, отдохнете, а там видно будет. Или думку держишь на другой завод податься?
— Пока нет. Да работы хватит, мне искать ее нечего.
— С твоими руками да еще искать! — тоном искреннего участия проговорил Нефед Мироныч и неожиданно предложил: — А ты брось искать ее и унижаться перед всякими. Оставайся тут и будешь при мне заместо моей правой руки. Я старею, а Яшке оно без интереса, мое хозяйство, ему экономию подавай. Раз судьбе угодно было и ты вошел в нашу семью, входи тогда по-настоящему и будешь хозяином. А там, пока я живой, в казаки примем, и заживете вы с Аленкой как люди, и детишек, какие, бог даст, пойдут, на хорошую дорогу выведете. Такие мои слова, сынок Лева. А что было промежду нами, того, считай, вроде и не было.
Леон всего ждал в этом доме, но такого не ожидал и задумался, не зная, что отвечать: «Сам Загорулькин приглашает в наследники! И даже в казаки принять обещает! Или это Алена все затевает, а отец пошел ей на уступки?»
Алена посматривала то на него, то на отца, и лицо ее светилось радостью. Было похоже, что она именно ради этого и ехала сюда, видя в этом счастливый выход из положения.
Леон почувствовал, как она легко и незаметно толкнула его в бок, и ответил:
— Это очень большое дело, такое хозяйство, и у меня про него и думки не было.
— Зато теперь будет. Это, гляди, я от чистого сердца как своему дитю делаю. Сына на ноги поставил? Поставил. И зятя поставлю! — гордо заявил Нефед Мироныч. — И ты не смотри, что старый Загорулька, мол, бешеный и скряга. Для кого и скряга и бешеный, а для своих детей я отец. Так-то.
Дарья Ивановна не знала, как и угодить Нефеду Миронычу за такие речи, и то наполняла ему стакан водкой, то подкладывала горячих блинов со сметаной и все переглядывалась с Аленой. Наконец-то в семье у нее наступила настоящая, согласная жизнь!
Леон поблагодарил Нефеда Мироныча и обещал подумать о его предложении. Но, придя домой вечером и ложась спать, он сказал Алене:
— Нашим ни звука про это.
Алена не поняла его.
— Почему? Да это какая же радость будет!
— Я сам скажу, придет время. Надо все хорошо обдумать.
— А тут и думать не об чем. Я согласна хоть нынче переехать сюда. А тебе что — не нравится, об чем толковал батя? Лева, ну, скажи: хочешь ты быть хозяином всего нашего добра, а? — Алена прижалась к нему горячим телом, шепнула: — У нас скоро будет ребенок. Соглашайся, дурной, выкинь из головы думки про завод. Про себя, про свою семью подумай хорошенько. Ради чего нам с тобой мучиться?
Леон не ответил, а Алена все упрашивала его согласиться на предложение отца. Он слушал, слушал ее и наконец ответил тихо, но твердо:
— Нет, Алена. Сюда я не вернусь. Никогда.
Алена отодвинулась от него и отвернулась к стене.
На следующий день с утра Леон отправился навестить знакомых, а когда пришел домой, Игнат Сысоич с таинственным видом сказал ему:
— Нефадей был только что. Сказал, вроде как в приймы согласен взять тебя и чтобы ты был хозяином всего его добра. Это правда, сынок?
— Правда, — сухо ответил Леон, и Игнат Сысоич еще тише сказал:
— Соглашайся, сынок. Сейчас же иди и говори, что ты согласный. Это, считай, само счастье нам в руки дается.
Леон с безразличным видом махнул рукой, и у Игната Сысоича сердце дрогнуло: отказался!
— Нет, батя, богатейте вы, а я не хочу. Не хочу! — отчетливо повторил он. — И вы мне про это больше не говорите.
— Дурак! Дурак, видит бог. Да ты в своем уме, Левка? — сразу рассердился Игнат Сысоич. — Что ты плетешь мне околесную: «не хочу»? А я велю тебе не медля соглашаться!